Я очень-очень устала. Путь оказался совсем не близкий. До нашей дачи – два с половиной часа на метро и электричке и еще потом на автобусе, мне повезло, он ходит всего два раза в день, и я успела на второй рейс, и даже правильно вышла. Там пришлось долго идти через лес, раньше была остановка прямо у лагеря, она осталась, но автобусы больше сюда не ходят. В лесу было страшновато, где-то стреляли охотники. Я боялась сбиться с пути, но все-таки вышла к лагерю.

Я поела хлеба, открыла еще зеленый горошек и выпила воды. Я попробовала посчитать, на сколько дней мне хватит денег, если я буду здесь прятаться, но у меня не получилось. Я не знаю, сколько я буду съедать в день.

У меня болели ссадины на лице, я промыла всё перекисью водорода, которую купила на вокзале, и сломанный зуб тоже ныл, его перекисью не промоешь. На самом деле сломалась не половина зуба, как сказала тетя Ира, а откололся сбоку кусочек переднего зуба, но всё равно было неприятно и некрасиво.

Я решила поискать Лелуша через его друзей. Он не удалил свою страничку в Сети, но не заходил уже два с половиной месяца, может быть, создал какую-то другую страницу, с другим именем.

Друзей на старой страничке у него было вместе со мной всего семнадцать. У кого-то оказалась закрытая страница, у кого-то вообще не было публикаций.

Я внимательно просматривала фотографии, особенно новые, на страничках тех друзей Лелуша, у кого страница открытая, но ничего особенно интересного не видела. Остался только один друг, с именем Япират Бабайкин. Это может оказаться настоящее имя, скажем, киргизское или узбекское. Или просто человек написал, что он – пират, такое тоже бывает, и придумал себе такую фамилию. Прежде чем смотреть его страницу, я решила обойти территорию кругом, пока совсем не стемнело. Свет здесь, конечно, не включался. Я знала, что если найти общий рубильник, как у нас на даче, то, возможно, где-то лампочка и загорится. Но в той комнате, в которой я собиралась ночевать, все лампочки были выкручены.

Кое-где на земле даже задержался снег, хотя в городе его давно уже не было. Становилось очень холодно, я вернулась в комнату, но там было немногим теплее, чем на улице, и я не знала, чем согреться. Я надела свитер, попила молока, но оно тоже быстро остыло, и мне стало еще холоднее. Я знаю, что есть страны, где люди зимой живут безо всякого отопления. Нам рассказывала Таисья – в британских школах, в японских домах, у бедных людей в Германии, Франции часто вообще нет центрального отопления. Можешь как-то отапливать свой дом или комнату, если у тебя есть средства. Или ждать весны. Мы просто привыкли к тому, что у нас батареи. Можно привыкнуть к другому.

Я поплотнее закрыла дверь, и даже приперла ее одной кроватью. Потому что стало почти совсем темно и страшно.

Когда-то мы сидели так с Вовой на даче, когда мама с папой уехали за продуктами в ближайшее село, там поссорились и долго выясняли отношения, а у них за это время угнали машину. Ее нашли очень быстро, назавтра, а мама с папой вернулись на дачу в тот же день, но поздно ночью. И мы с Вовой боялись, тоже заперлись. Вова сначала меня пугал, а потом сам испугался. И мы с ним закрылись в самой дальней комнате, залезли под одеяло, сидели там, как в пещере, смотрели мультфильмы по телефону, так и уснули.

Но у меня сейчас нет одеяла, нет Вовы рядом, и, главное, мне очень холодно. А потом уже страшно. Я заставила себя сделать несколько упражнений, мне это не помогло, было так же холодно. Может быть, в каком-то другом домике остались одеяла или какие-то тряпки, но здесь не было ничего, чем можно укрыться. Бутылки, сваленные в углу, были из-под водки, но, конечно, в них не осталось ни глотка, я перебрала все бутылки. Я водку пробовала два раза, оба раза дома, знаю, что от нее становится тепло и весело.

В какой-то момент я проснулась и тогда поняла, что мне все-таки удалось уснуть. Я спала на пружинной кровати, подложив рюкзак под голову. Уже светало. К сожалению, всё это время в моем телефоне горел фонарик, и зарядки осталось мало. На ночь я выключала связь, а когда включила, увидела, что мне много раз звонили папа и тетя Ира. Мама не звонила, наверное, она стояла на заутрене в храме. Обычно мы стоим вместе. Когда я была меньше, мне было не очень сложно. Однажды я стоя уснула во время службы, кто-то отвел меня в сторонку, и я проспала почти до самого конца, пока мама меня не хватилась и не нашла. Но в последние два или три года мне стало скучно и трудно стоять столько часов ночью. Я никогда не представляла, что пасхальную ночь когда-нибудь проведу вот так.

Я включила свой тайный телефон, в нем зарядки было еще почти шестьдесят процентов. Попробовала розетки – нет, естественно, они обесточены, и подзарядить телефоны невозможно.

Еще я придумала, пока никак не могла уснуть, что я дойду до ближайшего магазина, найду его на карте, и куплю там спички. Тогда я смогу греться у костра и даже в чем-то вскипятить воды. Потому что сейчас больше всего мне хотелось бы выпить просто горячей воды. Но ее не было.

Какая-то тревожная и непонятная мысль, которую я никак не могла понять, зацепилась в голове в момент, когда я засыпала, но я не могла ее сейчас вернуть. Что-то о маме, о том, что она сказала, когда уже трудно было ее понимать, она всё подряд говорила и говорила, безо всякой связи… Что-то обо мне, что-то плохое, но одновременно то, что меня почему-то удивило… Да! Конечно! Вспомнила! Она пересказывала до бесконечности, рыдая, тети-Зинины слова папе или куда-то в небо, Богу, не знаю кому… А ведь про врача мама ни разу ничего не сказала… Значит, Алевтина ей не звонила… Мама всё про эту злосчастную тетю Зину говорила, которая привязалась к ней с плохими новостями, когда мама с утра пораньше пошла святить куличи сегодня утром, не стала меня будить… Я видела один или два раза какую-то пожилую женщину на площадке, когда мы заходили в квартиру, она выглядывала из двери, но я ее не запомнила.

То есть