только раздражала: под предлогом уборки она весь день крутилась рядом, то и дело дергая его – то приглаживала вставшие торчком волосы, то оправляла наряд (Эшес не поддался на уговоры и облачился в обычную рабочую одежду). В конце концов он не выдержал и сказал что-то резкое. По ее вытянувшемуся лицу понял: обиделась.

– Прости, Роза, меньше всего хотел тебя обидеть. – И добавил сквозь стиснутые зубы: – Ужин еще не начался, а неприятности уже посыпались. Твила!!

– Сейчас! – раздалось сверху.

– Может, сходишь, посмотришь, чего она там возится?

Роза передернула плечами:

– Вот еще. Может, еще и прислужить ей, как какой-нибудь госпоже…

– Не говори глупостей. И перестань уже дуться. Знаешь ведь, что не хочу идти.

– Так и не шли бы.

– Я ведь уже говорил… – Эшес прервался, потому что наверху послышались легкие шаги, и на площадку вышла Твила. Она замерла, держась за перила.

– Ну, ты спускаешься? – раздраженно бросил он, едва взглянув на нее.

– Батюшки, срамота-то какая! – всплеснула руками Роза. – И вы позволите ей в таком виде идти?!

Эшес посмотрел на Твилу уже внимательнее и обратил внимание, что она раскраснелась и прячет глаза. Он перевел взгляд ниже, на тонкую шею с часто бьющейся жилкой, худенькие плечи, на наряд вплоть до хорошеньких лайковых туфелек, и почувствовал, как приглаженные Розой волосы снова встали торчком. На Твиле было черное бархатное платье в перламутровых прожилках узоров. По шее и плечам полупрозрачной дымкой струился шарфик, а к корсажу была приколота серебряная роза. Верхняя часть наряда заостренным клином смыкалась с пышной юбкой. В месте соединения юбка расходилась, и из-под нее проглядывала вторая – темно-гранатовая. Рукава-фонарики довершали картину, делая ее похожей на перевернутую рюмочку.

– Что это? – спросил он внезапно осипшим голосом, едва сдерживая ярость.

– Это подарок, от баронессы.

– Откуда ты знаешь, что от нее?

Вместо ответа Твила вытянула сложенные лодочкой ладошки и раскрыла их. Оттуда выпорхнула огромная черная бабочка с красными усиками – нечто среднее между птицей и летучей мышью. Лениво взмахнув переливающимися крыльями-веерами, она описала круг над их головами – они завороженно наблюдали за ее полетом, – и вылетела в окно.

Минуту стояла гробовая тишина, а потом Твила робко спросила:

– Можем идти?

Эшес молча вернулся в свой кабинет, выдвинул ящик бюро, вынул пузырь джина и сделал пару глотков. Потом снова вышел в гостиную.

– Можем идти.

Глава 21. Дом, из которого хочется бежать

Далеко отойти они не успели – на дороге показалась карета. Она ехала им навстречу, покачивая фонарями-глазами. Твила услышала, как мастер тихо выругался (это были первые его слова с тех пор, как они вышли из дома). Поравнявшись с ними, экипаж остановился, и за приоткрывшейся дверцей показался господин Грин. Он поприветствовал их, спрыгнул на землю и любезно помог ей подняться. Подавая ему руку, Твила не смогла унять дрожи в пальцах – настолько все казалось волнующим. Когда они устроились внутри, экипаж тронулся, и их откинуло на мягкие сиденья.

Господин Грин тут же принялся занимать ее беседой (он попытался вовлечь в это дело и мастера, но тот лишь молча уткнулся в пейзаж за окном). Твила отвечала невпопад, по большей части потому, что не знала, как отвечать на любезности, которыми он щедро ее осыпал. Будь она светской дамой, непременно сказала бы в ответ что-нибудь столь же учтивое и возвышенное. Возможно, даже уронила бы платок. Но платка у нее не было, да и не стоило заставлять немолодого мистера Грина ползать на карачках в потемках. В общем, вместо удовольствия от осознания своих многочисленных (если верить собеседнику) достоинств и совершенств она чувствовала себя речной галькой, по ошибке помещенной в блистательный футляр для ювелирных украшений. Платье непривычно давило, стесняя дыхание, но то было приятное неудобство. Не то чтобы ей прежде не доводилось надевать подобные вещи… но тогда обстоятельства были совсем иными.

Когда управляющий сделал комплимент ее наряду, мастер на секунду отвлекся от разглядывания живописной черноты за окном и зыркнул в их сторону, но тут же снова отвернулся. Твила чувствовала себя немножко виноватой, оттого что так предвкушает этот вечер, но ничего не могла с собой поделать. Впрочем, ожидание нередко оказывается намного приятнее самого события. А потому ей сейчас хотелось, чтобы господин Грин просто помолчал и позволил насладиться поездкой: полюбоваться на бельмо луны в ворохе облаков, послушать далекое кваканье лягушек и перекличку ночных птиц.

На место они прибыли до обидного быстро. А еще неожиданно. Только что карета карабкалась вверх по склону под натужное ржание лошадей, а в следующую секунду прямо из темноты им навстречу вынырнул особняк, сверкая сонмом горящих глаз-окон. Твила почувствовала, как пальцы резко вспотели, а в районе сердца стало больно (оказалось, что это колется роза на корсаже).

Дом баронессы походил на чудище из легенд, прилегшего отдохнуть кракена. Его изрезанное башенками и балюстрадами тело вытянулось на самой вершине холма. Кирпичная чешуя кладки серебрилась в свете луны, а гулявший в водостоках ветер походил на сонное дыхание. Казалось, особняк может в любую минуту выдернуть из земли ноги-корни и с рычанием подняться им навстречу. В общем, при взгляде на такие дома сразу чудятся глухие стоны из подземелий и закопченные комнаты, набитые пыточными орудиями.

По обеим сторонам подъездной аллеи выстроились фонари. Пока они ехали, Твила заметила одну странность: ей никак не удавалось окинуть особняк взглядом целиком – всякий раз какой-то кусочек ускользал, будто строению не было конца и края, и оно протянулось из ниоткуда в такое же никуда.

Возле крыльца их уже поджидали. Три светлые фигуры застыли с факелами в вытянутых руках. Две из них были молодыми мужчинами, а третья – девушкой. Нельзя было понять, красивы они или нет, потому что их одинаковые лица ровным счетом ничего не выражали. Господин Грин помог ей выбраться из кареты и проводил их с мастером в дом. Три фигуры кружили неподалеку огненными светлячками, освещая путь.

Внутреннее убранство слегка разочаровало Твилу, но не потому, что обстановка не была роскошной – напротив, во всем чувствовалось величие старины, не нуждающейся в броских украшениях. Просто оно ничем не отличалось от других богатых домов. Правда, очень скоро Твила поняла, что первое впечатление оказалось ошибочным: Нечистый кроется в деталях. Едва ли всякий особняк может похвастаться подобными. Так, в просторном холле их встретила жутковатая голова трехголового оленя. Она висела на стене прямо напротив входа, свирепо взирая на каждого входящего. К раскидистым рогам крепились зажженные свечи, расставленные в костяных излучинах.

Повсюду висели старинные гобелены