из всех.

– Когда, я сказал, следует отвечать?!

– Когда меня спрашивают.

– Это был риторический вопрос.

Больше комментировать Твила не рискнула и вообще решила до конца урока не раскрывать рот, чтобы не пришлось идти на ужин с забинтованными руками.

Первым не выдержал Валет:

– Так и будешь просто молчать?

– Я не просто молчу.

– Неужели?

– Я молчу скромно, добродетельно, самоотверженно и терпеливо, – пояснила она.

Еще полчаса спустя, заявив, что сделал все, что было в его силах, Валет сложил приборы обратно в сверток, затянул тесемки и сунул его под мышку. Перед уходом он посоветовал ей за ужином ничего не есть, не пить и, по возможности, не говорить.

– Это потому что так делают все герои историй, попадая в подобный особняк?

– Нет. Чтобы не опозориться, – скупо обронил Валет и ушел.

* * *

До ужина оставалось еще несколько часов, и Твила, которой не сиделось на месте, решила сбегать на болото – проведать огонек, а заодно поглядеть на себя в отражении во всей красе. У Розы в комнате был кусок зеркала, но, подумав, она решила к ней не обращаться. Аккуратно повязав платок, чтобы прическа не растрепалась в дороге, она выскользнула наружу.

Платье не успело до конца просохнуть после стирки и холодило, как кусок сырого теста. Ветер пронизывал до костей. На болоте, как обычно, было теплее, чем на дороге. Остановившись на берегу, Твила аккуратно сняла платок, подошла к самой кромке воды и, затаив дыхание, заглянула в отражение. Оттуда на нее посмотрела девушка в стареньком платье с расплывшимся на груди пятном и кудряшками, похожими на слипшийся муравейник (часть из них были треугольными).

Твила разочарованно выдохнула. Хотя чего она ожидала? Что в одночасье преобразится в таинственную и блистательную особу лишь потому, что идет на ужин к баронессе? Наряд вдруг показался ей безнадежно убогим, а потуги выглядеть хорошо – жалкими. И болото тут ни при чем, оно лишь показало все как есть: замарашку в поношенном платье и со смешной прической, в вымученной попытке хоть капельку походить на утонченных барышень.

Более не заботясь о сохранности наряда, Твила опустилась на землю, возле самой воды, подтянула коленки к подбородку, обхватила их руками и уставилась перед собой. Золотисто-зеленый огонек на той стороне, будто почувствовав ее настроение, отделился от лучистого хоровода и направился в ее сторону. Он подплыл совсем близко – так, как никогда еще не подплывал. Немного помявшись, переступил кромку воды и завис рядом, будто присел в воздухе, – вытяни руку и достанешь. Твила повернулась к нему:

– Я и тебе кажусь жалкой?

Последовавшая изумрудная вспышка почти ослепила. Если бы огонек был живым существом, она бы подумала, что он улыбнулся.

– Правда-правда? То есть все не так уж плохо? В конце концов… кому какая разница! Мастер Блэк не заметит, даже если я приду в мешке из-под картофеля. Ему до меня нет дела: совсем скоро он уедет и думать обо мне забудет, если вообще когда-то думал. Может, однажды, на склоне лет, окруженный детьми и внуками, он вспомнит бродяжку, которую спас и приютил у себя. Или даже расскажет им обо мне, и они все вместе посмеются. К тому времени он уже давно забудет, как я выглядела… – В груди от этой мысли кольнуло. – Это произойдет не сразу: сначала он позабудет мой голос, потом цвет глаз и волос, а в один прекрасный день (а там, куда он отправится, все дни непременно будут прекрасными) проснется и… – тут Твила всхлипнула, – поймет, что не помнит моего имени. А может, и этого всего не будет. Наверняка он нарочно постарается поскорее выкинуть из головы Пустошь и все, что с ней связано. Он так ненавидит это место, что ему будет противно вспоминать тех, кто здесь жил, а значит, и… Ай!

Она дернулась и изумленно воззрилась на огонек.

– Ты меня ужалил?!

Ответом ей послужил еще один щипок, похожий на укус мурены или дружеский подзатыльник.

– Ты прав, хватит себя жалеть! – Твила склонила голову набок и внимательно посмотрела на искристого соседа. – Знаешь, ты ведь гораздо разумней меня, хоть и намного меньше.

Она кинула взгляд на небо, где стремительно темнели облака, и поднялась.

– Мне уже пора. Спасибо, что выслушал.

Огонек тоже качнулся – встал – и отступил к воде. Твиле вдруг ужасно захотелось его погладить, но она удержалась: боялась вспугнуть или ненароком сделать что-то неправильное. Лучше не разрушать хрупкий мостик, установившийся между ними. При взгляде на это золотистое пятнышко ее всякий раз охватывало странное чувство: все внутри теплело и сжималось от нежности. Она порылась в кармане и, нашарив остатки печенья, высыпала его на плоский камень рядом.

– Я не знаю, что едят болотные огоньки, и едят ли они вообще, но оно вкусное, правда. Меня Дитя угостила.

Огонек хохотнул троекратным подмигиванием и помчался обратно, к остальным. Твила проводила его задумчивым взглядом и двинулась наверх. На обратном пути она то и дело поглядывала на набухающее влагой небо и размышляла, что она, наверное, единственная, кого когда-либо кусали болотные огоньки.

Дойти до коттеджа она так и не успела: дождь застал в дороге. Сперва она хотела броситься в укрытие, но потом передумала и даже не прибавила шаг. Над головой грохотало, и капли падали на волосы, дрожали прозрачными пузырьками на руках, впитывались в платье. Прическа совершенно размокла, и за шиворот текли сладкие струйки. Прежде чем зайти в дом, Твила прополоскала волосы в баке. Хорошенько отжав, скрутила их в узел и закрепила на затылке. Внутри она снова их распустила и подсушила у огня. Пряди опять сделались мягкими, и от этого настроение улучшилось. Она причесала их руками, пропуская меж пальцев и глядясь в начищенный до блеска чайник, потом разделила на пробор и поднялась наверх.

Окинув привычным взглядом полутемную каморку, она уже хотела повернуться, чтобы закрыть дверь, и замерла: на тюфяке лежала большая прямоугольная коробка, обвязанная черным бархатным бантом. Она красиво мерцала в полутьме. Постояв в нерешительности, Твила приблизилась к ней, так осторожно, будто та могла в любой момент вскочить и убежать. Вблизи оказалось, что она обтянута серебристым шелком, очень мягким и ароматным. Твила затаила дыхание и потянула за ленту, совсем легонько, но бант тут же развязался и с тихим вздохом соскользнул на пол. При этом крышка сама собой немного сдвинулась. Взявшись за края обеими руками, она приподняла ее и оторопела.

* * *

Эшес мерил шагами кабинет. Потом ему это надоело, он вышел в гостиную и начал мерить шагами ее. Возня Розы