оснований для подобного деления. Джихад, таким образом, был подчинен соображениям государственной необходимости, расширения власти и контроля Омейядов»[356].

Очевидно, что подобное имперское толкование джихада коренным образом отличается от других известных в традиции пониманий этого понятия, включающих в себя как «великий джихад» – духовную борьбу со своим нафсом (страстями), так и войну против врагов религии, которая может мыслиться и как форма идеального самоотречения и самопожертвования, и как поддержание государственного порядка, являющееся условием существования любого цивилизованного общества. Характерное для Омейядов имперское понимание джихада идеально соответствует картине омейядского Халифата как последовательного воплощения римской имперской идеи и хорошо согласуется с предложенной нами трактовкой «малого рога». Эта связь Халифата Омейядов с римским наследием была в определенной мере очевидна и для современников. О ней говорят как высказывания представителей политической оппозиции, сравнивавших омейядских халифов с византийскими императорами и иранскими шахами, так и настойчивые попытки самих Омейядов установить контроль над территориями бывшей Римской империи, сделав приоритетным именно это направление своей экспансии. В 674–678 годах арабские войска, посланные Муавией, ведут военные действия вблизи византийской столицы, по-видимому, пытаясь организовать осаду Константинополя. Более серьезным предприятием были действия другого омейядского халифа Абд-аль-Малика, чья армия неудачно осаждала Константинополь в 717–718 годах.

Мечту омейядских халифов о взятии Константинополя удалось исполнить лишь Османам, захватившим город в 1453 году. Именно с этого момента можно говорить о том, что халифы стали юридическими наследниками римских императоров. Однако фактически это произошло намного раньше, уже во времена Омейядов. После потери своих восточных и африканских владений Восточная Римская империя фактически превратилась в Rumpfstaat, кардинально изменив свой характер. Потеря Сирии, Палестины и Египта и последовавшая в конце VII века потеря Африканского экзархата лишили Византию ее южных и восточных владений. В это же время Балканы становятся объектом экспансии славян, аваров и болгар. К VIII веку под контролем Византии остаются только Малая Азия, Греция и часть южной Италии, в результате чего она из Римской империи фактически превращается в греческое царство. Разумеется, Византия до конца своего существования продолжала считать себя Восточной Римской империей, а ее народ назывался «римлянами», однако после возникновения Халифата, а затем и империи Каролингов, она фактически потеряла всякую возможность выдвигать какие-либо реальные претензии на всемирное господство. Напротив, Халифат довольно долго оставался государством, основанным на активной территориальной экспансии, подкрепленной представлением о халифе как «наместнике Бога на земле». Таким образом, уже начиная с VII века реальным наследником римской роли универсальной мировой империи являлся Халифат, в книге Даниила символизируемый «малым рогом».

Как известно, омейядский Халифат прекратил свое существование после аббасидской революции, произошедшей в 747–750 годах. В результате нее возник Аббасидский Халифат со столицей в Багдаде. Он просуществовал до 1258 года, когда Багдад был захвачен монгольскими войсками хана Хулагу, а последний халиф Аль-Мустасим был казнен монголами после взятия города. В результате Аббасидский Халифат прекратил свое существование. Однако институт Халифата сразу же был возрожден в Египте. В июне 1261 года в Каир прибыл беженец из Багдада по имени Ахмед, по утверждению его сторонников сын аббасидского халифа аз-Захира. Он тут же был провозглашен халифом, после чего он «пожаловал» египетскому султану Бейбарсу власть над большей частью исламского мира. Разумеется, что новый халиф был марионеткой в руках Бейбарса и исполнял только церемониальные функции. После его гибели в битве с монголами этот титул получил другой аббасид, Ахмед ибн Хасан, в 1262 году провозглашенный в Каире халифом Аль-Хакимом I. В последующее время аббасидские халифы продолжали оставаться в Каире, однако их роль ограничивалась исключительно религиозными и церемониальными вопросами – реальная власть в Египте находилась в руках мамлюкских султанов. Эта ситуация закончилась в 1517 году, когда Каир был взят войсками османского султана Селима I, а последний аббасидский халиф аль-Мутаваккиль III был отвезен в Константинополь. Согласно легенде, позднее ставшей одним из оснований легитимности османского Халифата, он передал полномочия халифа и их символы – меч и мантию пророка Мухаммеда – султану Селиму. Таким образом, начиная с XVI века халифами стали османские султаны, а Халифатом – Османская империя.

Политические и религиозные претензии династии Омейядов зачастую блекнут по сравнению с претензиями династии Османов. Халифат в понимании османской политической идеологии основывался не на юридической преемственности от пророка, право на которую Османы, не происходившие из племени Курайш, не имели. Примечательно, что египетские султаны, также имевшие тюркское происхождение, не провозглашали себя халифами, предпочитая иметь аббасидских халифов в качестве своих марионеток в Каире. Высокое достоинство османских султанов обосновывалось не с помощью традиционного мусульманского права, а на основе философских идей суфизма, приписывающих роли султана высочайший метафизический статус. Согласно им, султан есть тень Бога zill Allāh на земле, своего рода идеальная икона Всевышнего. Подобно тому, как есть только один Бог, в государстве должен быть только один правитель: «Определяя правителя (sultān) как тень Бога (sāya-i -Haq), Бидлиси[357], как и другие современные ему писатели, делает вывод, что тень Бога должна быть одна, как сам Бог»[358]. Османская политическая философия таким образом доходит до придания правителю своего рода богоподобия; по словам Турсун Бека[359] «пером писцов государь превращает благородных в ничтожных и ничтожных в благородных… мечом палачей он забирает жизни. Как таковой он представляет атрибуты Необходимого Существа, как будто он разделяет с Ним власть, кроме того, что земной правитель смертен»[360]. Подобная аргументация на практике превращалась в идеальное оправдание тирании и деспотизма[361]. По мнению того же Бидлиси «один деспотичный правитель лучше, чем сто праведных правителей в государстве»[362]. Другая «наиболее часто цитируемая традиция на эту тему, циркулирующая в разных вариантах, изображает правителя как тень Бога и советует всем верующим отвечать ему безусловной лояльностью, независимо от качеств его правления. Эта традиция была основной посылкой в аргументе, согласно которому любой султан по определению является zill Allāh и в силу этого статуса заслуживает верности своих подданных»[363].

Примечательно и то, что в османское время обозначение султана как «халифа Аллаха» снова становится общепринятым. Как мы писали выше, использование этого термина было распространенным упреком в адрес Омейядов. Ранние Аббасиды предпочитали именовать себя «халифы (преемники) посланника Аллаха», однако в Средние века титул «халиф Аллаха» снова получает значительное распространение. В результате османские султаны видели себя не столько преемниками пророка Мухаммеда, сколько наместниками Бога на земле, подобными Адаму, согласно Корану поставленному Богом своим халифом на земле (Сура «Корова», аят 30).

Еще одной любопытной чертой, роднящей Халифаты Омейядов и Османов, является их сосредоточенность на внешней экспансии, порождающей