– Сколько вас ждать можно. – Из густых кустов вышел дед Митяй в гражданском. – Давайте уже сделаем все как надо. Ты сказал ему?

– Ты старший, ты и говори, – пожал плечами отец.

Дед покачал головой, выдохнул, затем прикусил на мгновение нижнюю губу и выдал:

– Раннэ умерла. Ее затоптали во время Бури.

– Что? – Это чушь. Это не могло быть правдой. – Нет-нет, так не может быть, так не должно быть!

– Я соврал, – тут же признался дед. – Она жива и здорова и сейчас ждет рейс в Амбуталахи, это на Мадагаскаре.

– Но зачем говорить, что Раннэ…

И тут я понял. Когда дед врал про ее смерть, они оба, и он, и отец, смотрели на меня пристально и ждали моей реакции.

Они не верили до конца, что какая-то низшая, с которой я пару раз занимался сексом, может быть для меня действительно дорога, – а я спалился.

– Она тут развела кипучую деятельность. – Дед Митяй отвечал явно не на тот вопрос, который я задал. – Женская половина семьи, особенно старшая ее часть, несколько обеспокоена. Анаит, конечно, попробует сберечь Раннэ, так как будет пытаться использовать твою своенравную низшую в своих целях. А вот мои сестры, чтобы сохранить твой брак с Айранэ, легко сделают так, что Раннэ исчезнет.

Он вошел в склеп первым. На потолке тускло светились лампы, запитанные от солнечных батарей на крыше склепа. Я помнил, как лет десять назад мы поставили их сюда и был скандал, мол, Волковы выскочки и нарушают традиции.

Но прошли годы – и сейчас на большей части склепов такие же солнечные батареи.

Перейдя из яркого солнечного дня в затхлый полумрак, я не сразу понял, что это стоит в центре склепа, перед алтарем предков.

Это был гроб, в котором лежал дядя Сема. Его, видимо, забрали из больницы и прямо по пути обмыли, привели в порядок лицо, одели и причесали.

Он был не в классическом костюме, как обычно хоронили мужчин нашей семьи, а в ярко-зеленом кожаном пиджаке и светло-голубых джинсах, в сиреневой рубашке со светло-коричневыми кожаными вставками и с золотыми запонками-бабочками.

Я помнил его таким – на одном из последних семейных праздников, перед тем как он исчез. Яркий, на грани безвкусицы костюм, который на любом другом человеке выглядел бы откровенным кичем, на дяде смотрелся стильно.

Кто-то очень сильно постарался, чтобы одеть его в точности – за исключением совсем мелких деталей – как тогда, когда он был еще обычным членом необычной семьи.

– Мне сказали, что тело Ягайло украли, чтобы продать на черном рынке. – Вид дяди навел меня на мысли о брате.

– Никто и никогда не будет продавать тело Волкова на черном рынке, – мрачно сказал дед Митяй. – Сложнее всего было подстроить так, чтобы подозрение пало на албанских контрабандистов. Но кажется, даже это нам удалось.

– Это вы его украли? – Я совсем не удивился. – Он еще жив?

Отец подошел ко мне и приобнял.

– Володя, не думай, что мы такие уж бесчувственные.

– Чем дальше Ягайло от нас, тем больше мы его любим, – подмигнул мне дед. Он присел около гроба и слегка поправил и без того безупречный кожаный шнурок-галстук.

– Ты считаешь Ягайло Волковым? – уточнил я. – У него будет своя табличка в склепе?

Отец дал мне затрещину, дед показал отцу большой палец, – мол, так и надо с этими молокососами.

– Конечно, он Волков, – сказал дед. – Сын моего племянника – мой внук. Врать не буду, пока он был в дистрикте, я его боялся и ненавидел. Потому что он мог разрушить все, что мы строили десятилетия и даже века. Но как только он попал в наши руки, беспомощный и больной, это все развеялось как дым и на первый план вышло то, что он – Волков. Внук. Ребенок нашей семьи. Все готовы?

Нас было только трое – я, отец и дед, – поэтому мы с отцом кивнули.

Дед встал за стойку алтаря и заговорил – негромко, торжественно и очень-очень медленно, так медленно, чтобы даже под тарди женщине было бы тяжело его понять:

– Нас рождают женщины, они дарят нам краткий миг между первым и последним вздохом. Но хоронят нас мужчины, и они дарят нам память, остающуюся после нас, и хранят ее в веках. Ты – первый, кто ляжет в мужской склеп Волковых, и при этом родил ребенка без помощи женщины. Но от этого ни он, ни ты не перестали быть частью семьи и не исчезнете из нашей памяти, уйдя за край. Ты оставил троих хороших потомков и одного ужасного, ты был плохим Волковым, ты прожил недолго и оставил по себе странную память. Но я признаю: ты наш.

– Я признаю, ты – наш, – также медленно и низко сказал отец.

– Я признаю, ты – наш, – сказал я, и от произнесения этих слов в гортани пошел какой-то странный резонанс, словно там все зачесалось.

Все три живых поколения Волковых признали, что Сема имеет право лежать в фамильном склепе. Дед Митяй с отцом подтащили гроб к выемке с надписью «Семен Викторович Волков» и запихали его туда.

Дед подал каменную панель, отец вставил ее в проем, там оказались крепления, паз, в который надо было ее всунуть.

Я помог, и через минуту каменная панель встала в пазы.

– Пора уходить, – сказал дед Митяй.

Мы вышли из склепа, дед Митяй закрыл его на два ключа, а сверху приладил кусок пластика, а на него шлепнул печать с гербом Волковых, которую достал из кармана брюк.

– Мы договорились с Раннэ, – сказал отец. – Она летит на Мадагаскар, а в это время тремя другими рейсами туда же летит гроб с Ягайло в коме. Она присмотрит за ним. На Мадагаскаре никогда не было жогов, у них нет законов про них. Зато там большая коммуна айтишников, целая толпа низших мужчин и женщин, пытающихся создать свою цивилизацию, которая скинет нас с пьедестала.

– Вас это не пугает? – уточнил я.

– Мы даже вкладываем в них деньги, – ответил дед Митяй. – Неофициально, конечно же. У них странные идеи, а стартапы хорошие.

Тут же у него зазвенел телефон, а у отца пиликнул сообщением. Дед, не прощаясь, быстрым шагом пошел прочь, что-то говоря в трубку, а отец, взглянув на сообщение, подмигнул мне, хлопнул по плечу и направился в другую сторону.

Я сделал пару шагов за ним и увидел, что впереди, между деревьев, за склепом Саломатиных, из которых происходил нынешний президент дистрикта, стоит и ждет отца моя мать.

Мать? На мужском кладбище? Знает ли