с него спесь филигранно точными разрезами сзади колена и над пяткой, я пронзила сердце. Третья была пьяна от кровопролития. Она слишком высоко вскинула дубину, сама напросилась на чистый удар по горлу. Вся в ее крови, я в пируэте отскочила от падающего тела.

Рос курган павших от моей руки акар; к нему я призывала всех, кому хватает дерзости вторгнуться на мои земли.

Клинок срубал противников одного за другим, но силы иссякали. Запястье уже ломило. Колени ныли. Кнутом щелкал над самой головой гром, подстегивая раж, но драться в крови и потрохах становилось все труднее и труднее.

Я больше не могу.

Царапнул по плечу топор, как бы снимая с меня пробу. Подранил бедро – пустил кровь и разрезал ремешок лат.

Ноги грозили разъехаться. Топор проломил мой клинок и всем весом обрушился на грудь. Если бы не кираса и то, что я уже падала, внутренности бы уже вывалились.

Я рухнула навзничь. Сильно ранена, грудь пробита? Из-за акарской крови, грязи и ливня не понять.

Проносились кругом акары – и один собирался вот-вот меня добить. В наших рядах царила анархия. Сколько погибло с обеих сторон? Две, пять, семь сотен? Сейчас к ним присоединюсь и я.

И тут перед глазами мелькнуло серебряным, будто спикировала хищная птица. То был Эрефиэль с мечом наголо. Сколько совместных битв у нас за спиной, и ни разу еще нефилим не обнажал свой Берениэль – до нынешней минуты.

Клинок обратился в смертоносное нечеткое пятно. Генерала закружило в вихре прыжков и вольтов – нечеловечески быстрых и яростных. Я едва успевала следить. Берениэль то исчезал, то появлялся уже обагренным и на каждом замахе ветром стряхивал акарскую кровь, словно ею брезговал.

Эрефиэль остро напоминал художника с алой кистью в руке.

Молоты, булавы, топоры, дубины и мечи – все отскакивало от щита, стесывая герб Белого Ястреба.

С какой скоростью он выкашивал великанов! Я на его фоне просто тянула кота за хвост. И все же остановить орду даже ему было не по силам – но этого и не требовалось. Нефилим надеялся выиграть время.

Наши силы сплачивались, перестраивались, пока он перелетал туда-сюда по полю брани, невесомый, невзирая на тяжесть доспехов, а белоснежные перья и волосы на его обнаженной голове трепетали от шквалов грозового ветра.

Сколько же он убил? Не больше ли, чем мы все, вместе взятые?

Порядки перегруппировались, лучники стреляли, пехота держала позицию.

Я переборола боль во всем теле и поднялась, снимая кирасу.

– За Бравнику! – проголосила я.

И тут грянуло нечто вдвое громче моего боевого клича.

Все замерло. Что нас, что акар поверг в ступор пронзительный инфернальный звук прямиком из ночных кошмаров.

Мы повернулись к утесу, где вытекал из цистерны неукрощенный туман, собираясь в неописуемую жуткую массу. Чародей Гурик стал частью этой чудовищной картины – его тело заглотило сбоку, пока клубы вились и уплотнялись по своей воле.

На наших глазах гурьба трупов собиралась в живой бесформенный ком. Из многоцветной туши выпирали руки, плоть покрывало гротескное месиво, которое мало кому хватит глупости назвать лицами.

Огромные глаза выпучились, во рту гнилыми сталактитами торчали кривые зубы. Вдруг мясная туша с растопыренными конечностями покатилась под гору с истошным воем – адской пародией на человеческий.

Ком влетел в акарскую гущу. Испуганно вскрикнули, брызнула в воздух кровь. Тела кулисой скрыли от нас всю мясорубку.

Тварь прогрызала себе путь, и вот знакомо затрубили отступление. Наконец-то страх угнездился и по ту сторону сражения. Прервав штурм, акары ретировались поверх своих и наших трупов.

Я окинула взглядом ковер бездыханных тел.

Чудище выло, скрежеща, издавало кошмарные звуки, а конечности бескостными плетьми стегали акар. Ком преследовал отступающих в Чащу.

Сверкнула молния – и не раздалось с нашей стороны ни одного победного возгласа.

Победу мы встретили тишиной.

* * *

Оправившись от горячки боя, мы под ливнем двинулись по полю в поисках выживших. Стоны путеводной нитью вели к искомому.

От наших изначальных пяти сотен в строю осталась, верно, половина, если не меньше.

Я осматривала убитых, пока не наткнулась на взгляд Брэдли. Его глаза были устремлены в никуда, кожа совсем посерела, а нижняя половина тела застряла в груде трупов. Бедняга едва шевельнулся, когда в кучу бросили новый.

Я разгребла мертвецов, чтобы рассмотреть товарища целиком, и отпрянула: нижней половины вообще не было. Я прикрыла рот рукой, отвернулась. Даже зажмурилась, но не помогло.

Вскоре вышло себя приструнить, открыть глаза, но только не взглянуть на него вновь.

Конь Кэссиди выискался у границ лагеря – один, без седока, и обезумевший от паники. Он умудрился так лягнуть одного солдата в корпус, что список павших пополнился еще одним именем. Остальные усмирили животное.

Сам Кэссиди, как я и догадалась, второпях собирал вещи в своем шатре. Латы, кроме отдельных щитков, скинул и жадно сгребал все, что подчеркивало его знатность.

Меня он заметил в самый последний миг.

Обернуться я не дала: вцепилась ему в пышные золотые локоны и раз, другой, третий приложила крысеныша об стол, пока кровь не хлынула cтоль отрадной рекой.

Кэссиди рухнул на пол. Уже второй раз я награждаю его переломом.

Он дрожащей рукой тронул нос и остался с открытым ртом от потрясения.

– Безмозглая шлюха! Ты еще…

Не было настроя терпеть угрозы. Я заткнула недотепу резким ударом и за шкирку поволокла через лагерь по грязи. Встречные солдаты при виде нас с любопытством замирали.

В палатке штаба находились только задумчивый Эрефиэль с горсткой раненых офицеров. Пустых мест было столько, что я волей-неволей смотрела почти только на них.

Эрефиэль не отреагировал на меня. Прежде всегда безукоризненно чистый, а ныне в запекшейся кровяной корке, он смотрелся жутковато. Я швырнула Кэссиди на суд, как словленного разбойника. Слякоть выкрасила его в серо-бурый.

Очнувшись, он со стоном потянулся к голове и тупо осмотрелся под тяжкими, требующими возмездия взглядами.

– Спокойно, спокойно, – залепетал он с натянутой, без намека на всякий шарм, улыбкой. – Победа же за нами, да?

Все молча посмотрели на Эрефиэля.

Сын Белого Ястреба подошел к Кэссиди и поднял за ворот атласной рубахи, словно невесомого. Как приятно недомерок заскулил.

Заговорить Эрефиэль не дал, швырнув его через плечо на стол. Затрещало дерево, впилась ему в спину россыпь фигурок на карте.

Кэссиди со стоном выгнулся.

– Победа?! – Генерал обеими руками стиснул ему щеки и вновь дал волю нечеловеческой силе – дару отцовской крови, – отшвыривая Кэссиди вбок. – Какая победа, кретин, щенок избалованный?! Думаешь, раз подлизываешь папаше, он замнет твой позор?!

Гад отползал,