Максин был в буром кожаном жилете и с коричневым галстуком, а на плече голубела ромбом нашивка с эмблемой Музеи и вышитой лирой. Воздерживаясь от участия в совете, бард оперся о жердину и наблюдал за нами с лютней в руках.

Чародей же стоял, приосанившись, со сцепленными перед собой руками. Его взгляд проникал глубоко в душу.

Еще в шатре был лейтенант Хендрикс, мой и дяди Дункана давний приятель. Из-за общей службы неловко было ему признаваться, но у меня он вызывал исключительно восхищение. Присутствовали здесь и остальные командиры.

– Нора? Вовремя, – произнес Эрефиэль. – Мы как раз продумываем стратегию.

– Стратегию? Не сочтите за дерзость, но уже поздно. Да и какая стратегия, если ничего не известно?

Чародей посмотрел на меня сверху вниз и с нескрываемым пренебрежением процедил:

– Что на мужском совете забыла женщина?

Я подступила, собираясь парировать.

– Чародей Гурик, ее присутствие на совете ценнее вашего, – вступился Эрефиэль.

Маг сощурил провисшие веки до щелок.

– Вдруг она помешает мыслить здраво? – пробормотал он.

– Кто бы говорил, – вставила я прежде Эрефиэля. – Сами еще в себе, дедуля? Если что, не в баню пришли. Не раздевайтесь.

Его глаза злобно полыхнули.

– Продолжим? – вернул себе поводья Эрефиэль и принял напряженное молчание за согласие.

План продумывали скрупулезно, с учетом вражеской тактики. Что-то упорно не давало покоя. Почему акары не нападают? Чего ждут?

От прошлой утвержденной стратегии тотчас пришлось отказаться. Предлагали поставить на холмах расчеты баллист. Много что отвергли из-за нехватки то времени, то предусмотрительности.

Основную ставку сделали на то, где и каким порядком развернуть пятьсот солдат.

Учли и вооружение неприятеля. С акарской силой не совладать ни одному луку. Пригодные делает единственное тесное племя, и сейчас этот фактор не играл особой роли. Будут, вероятно, привычные дикарские дубины и примитивные топоры.

Все явнее веяло близким дождем. Все жарче распалялись и наши споры в свете скорой битвы.

Тень угрюмого Максина в углу вдруг растянулась, а пальцы сильнее сжали гриф лютни.

Предложили было построение клином, чтобы блокировать противника, но наших сил не хватит их остановить. Придется, по обыкновению, положиться на копья и стрелы.

Я подняла голову. Вот-вот застучат по шатру первые капли.

Дождь.

– Я поняла!

Мой голос потонул в беглом гомоне голосов.

– Я знаю, когда они нападут!

И вновь меня не услышали.

Собрав волю в кулак, я выпростала меч и вонзила в стол с картой.

Обмерший Кэссиди вытянулся в лице и захлопал ртом, силясь заговорить впервые за совет.

– Ты хоть знаешь, сколько он стоил?!

На него не обратили внимание – то ли дело на меня.

– Говорил, напрасно ее допустили. У женщин слабые нервы, – хмыкнул чародей Гурик.

Я ткнула на него пальцем.

– Пасть закрой.

Упершись ногой, я вытащила застрявший клинок. Глаза всего стола не отлипали от меня – и как приятно было растянуть это мгновение.

– Я знаю, когда ждать атаки, – спокойно, без нужды повышать голос, сообщила я.

– Когда? – спросил Эрефиэль.

– С дождем, генерал.

– И как вы узнали, скажите на милость? – влез заклинатель тумана.

– Их вожак…

– Вожак? – перебил меня Хендрикс.

Я тряхнула головой, сосредоточиваясь.

– Тот акар-палач.

– Положим, он вождь, но зачем нападать во время дождя? Ненастье мешает обеим сторонам, – возразил нефилим.

– Это случалось раньше.

– Они бьются не благодаря, а вопреки дождю – из гордости.

– Скорее, из тупоумия.

Я на какое-то время задумалась.

– Дождь скроет акар, скроет их перемещения.

– Для чего так усложнять?

– Утаить от врага свою численность? И чтобы конница завязла? – без особой уверенности перебирала я мысли, давая генералу пищу для размышлений. – И вдруг пойманные соврали, что нас больше? Вот акары и создают впечатление крупного войска за завесой ливня.

– Занимательная гипотеза, – опять вмешался Гурик. – Но вы переоцениваете дикарей.

– И вправду дикарей, но с проницательным, жутким вожаком. – Даже мне пришлось это признать.

– Объяснись. – Эрефиэль будто гадал, об одном ли думаем.

– Жестокая казнь Арнольда, разведчика… Он хотел посеять страх. Умышленно.

Гурик закатил глаза.

– Не смешите! Это же первобытные аборигены! Это была простая расправа, и только!

– Нет, – наконец-то упало самое весомое слово того, кто почти не говорит. Максин подступил к столу. – Главарь в самом деле проницателен. Как держался, как ухватил взгляды и уже не отпускал. – Максин не без уважения потряс головой. – Это артист. От начала и до конца отыграл спектакль на публику. И своей жестокостью… вдохновил солдат на панику.

– По-вашему, он Вдохновенный? – проворчал маг.

– Помилуйте, – помотал головой бард. – Акары действительно аборигены, и пути Муз им не постичь… но действие оказалось весьма схожим. Хотя, мнится мне, была и другая цель… – Неприятное пояснение не лезло сквозь баррикаду его сжатых губ.

Теперь – как поздно! – и до меня дошло, что еще один из наших козырей выбывает из игры.

– Вас не услышат, – закончил за него Эрефиэль. Максин кивнул.

– Ну, предположим, – прорезался слабый голос Кэссиди. – А для нас плюсы есть?

Снаружи застучали первые дождины. Поначалу отчетливая и редкая капель постепенно перерастала в неразрывное шуршание.

– Плюс в том, что выяснилось одно: наш противник не лишен полководческого таланта, – хладнокровно проговорил нефилим.

Подобно пробужденным от сна стражам, мы встали и отправились готовиться к кровавому побоищу.

Глава тридцать вторая

Нора

Среди отдельных народов бытуют поверья, что дух смерти является с косой в руках, дабы отсечь душу от тела. Глупости. Орудием смерти служит не коса, но время.

– «Необходимость смерти». Визиан Плюм

Первое, что мы увидели за пологом шатра, – как солдаты занимают позиции. Самые крепкие и опытные воины в первых рядах выиграют время для того, чтобы свое дело делали лучники.

Рокотал гром. Сухое дерево на холме поразила молния.

Я чаяла встретить врага плечом к плечу с товарищами, но по настоянию Эрефиэля расположилась с ним в центре, вручив свой отряд в руки Брэдли. Справа от нас на возвышении виднелась фигура Гурика под прикрытием защитников. Рядом ждала своего часа цистерна с Хааром.

Там же, под навесом, был и Максин. Его лютню зачаровали бурой краской, лишь бы хоть как-то донести воодушевляющую, придающую сил музыку до солдат.

Он извлек первые ноты – те вправду прорвались сквозь дождь и далекие громовые раскаты, хотя и хуже задуманного. Чары все равно достигли рубежей, окутывая солдат спокойствием и унимая сомнения и страх.

Проникли они и в меня. Растущую тревогу вымыло из души, умиротворяя и давая трезво осмыслить грядущее. К уверенности и покою примешался посторонний привкус – совсем тонкий, как в блюде амбициозного и увлеченного своим делом кулинара. Легонько