Изнутри слышался голос Эрефиэля. Недовольный голос. Я вошла…

И не сдержалась:

– Ты!

Мне ухмылялся Кэссиди. Теперь ясно, откуда ноги растут.

Рядом играл желваками рассерженный Эрефиэль.

– Ах, капитан Нора, сколько лет, сколько зим! Как поживает ваш отрядик? – Он восседал на бархатной кушетке из начищенного тиса с волнообразной спинкой, вкушая виноград на манер карикатурного сказочного императора.

– А как твой вялый член? Руку разработал или тебе слуги передергивают?

Неподвижный, словно тоже мебельный, стражник в недрах шатра коротко прыснул – и вновь одеревенел.

Ухмылку Кэссиди смыло.

– Следи за словами, шлюха, я старше по званию, – погрозил он пальцем. – Сломаю в два счета.

– Я тебя уже сломала, командующий Кэссиди.

Он откинулся на спинку и поковырялся языком в зубах.

– В чем проблема, где основные силы? – перешла я к сути. Эрефиэль определенно уже сказал свое слово.

– Здесь, – невозмутимо ответил он.

– Эти?! Их хватит только на короткую стычку.

– С какой стати? Всегда обходились нынешним.

Эрефиэль сохранял самообладание дольше, чем я ожидала.

– Обходились, но в донесениях сказано об орде. Я запросил подкрепления.

Кэссиди посмотрел на него с тупой кривой ухмылкой и разгладил красный халат. Удачный цвет: если вспорю ему брюхо во сне, крови не заметят.

– А я отклонил ваше прошение, генерал-лейтенант. Вы, может, и старше по званию, но властью надо мной не обладаете, – как ни в чем не бывало изрек мерзавец. – Подданные и так платят предостаточно, а еще и перебрасывать из-за простого слушка войско за их счет… Сквозь эти дебри все равно ничего не разглядеть! – Кэссиди махнул рукой в сторону леса и подошел к соседнему комоду плеснуть в стакан чего-то темного. Благосостояние подданных его не волнует, тут и спорить не о чем, – он больше печется о том, как бы присвоить денежки своих спонсоров. Ему даже меч из ножен вынимать не придется.

– Коньячку?

Все промолчали. Он предложил истукану стражнику, но тот не шевельнулся. Тогда Кэссиди осушил стакан сам.

– Кэссиди Фемур, а если к нам и правда движется полчище акар? Примете ответственность за кровавую бойню?

Он потер переносицу, будто у него разгоралась мигрень.

– Да перестанете вы ныть? Я выслал еще лазутчиков проверить, собрал ли враг войско. Чего, кстати, не случалось больше пятнадцати лет. Все обойдется!

У меня сердце захолонуло. Первым подал голос Эрефиэль – и тут-то сгинули в огне последние клочки его терпения.

– Что?! – Генерал шагнул к мерзавцу. Тот съежился под его свирепым взглядом.

– Я… выслал дозорных… проверить. – Его апломб дал трещину.

– Тебе не приходило в голову посоветоваться с тем, кто возглавляет оборону?!

– Гм… При всем уважении, это солдаты из моего личного отряда. Командующий волен поступать как считает нужным!

Не знаю, что Эрефиэль пробормотал под нос, но его тень прямо-таки сгустилась. Показалось даже, Кэссиди тихо заскулил.

Эрефиэль еще приблизился, а тот отшагнул.

– То есть, когда противник копит ударные силы в надежде, что мы раскроем карты, ты не просто отказываешь в подкреплении, а еще и, может статься, предоставил акарам языка. Дозорные же сообщат, что оборону держат всего пять сотен.

Выбитый из седла Кэссиди не сразу возвратил хоть какое-то присутствие духа.

– Арнольд с подчиненными – не новобранцы сопливые. Свое дело знают, – пролопотал он.

Тут снаружи грянули барабаны. Весь лагерь поднялся на уши. Мы с Эрефиэлем встревоженно переглянулись и без лишних слов выбежали на воздух.

За время перебранки стемнело еще больше; тянуло сырой землей. Гром отзвуками катился по черному небу, громоздились тучи – как раз к началу битвы. Солдаты мчали к переднему защитному рубежу, дыша затравленно и глядя в одну сторону. Все молчало.

Тут я и поняла, что всех привлекло: у кромки леса стояла горстка акар – как подобает, высоких, широкоплечих и могучих. Они двинулись на нас от зарослей.

Один – сухощавее других, но не менее грозный – вышел вперед на изрытую боями землю, поиграл мышцами.

Вслед за собой акар волочил за волосы одного из наших. Бедолага вопил и отбрыкивался, вцепившись ему в широченное запястье.

Акар швырнул солдата перед собой. Тот лежал плашмя, не вставая – от страха, подумала было я, но затем приблизилась и заметила искривленные ноги. По-видимому, перебитые.

Замерший за моей спиной Кэссиди немощно дохнул имя Арнольда – хваленого разведчика, которому вот-вот настанет конец.

Арнольд звал на помощь, но его было едва слышно. Акар потянулся за топором и обвел взглядом всех солдат, выдерживая паузу, порабощая долгие секунды.

Дозорный стенал, моля о помощи, захлебываясь рыданиями, но все застыли в немом параличе. Опустился топор, обагрил поле брани человеческой кровью – кровью первого из многих.

Палач с хлюпким хрустом выдернул топор и вернул хозяину. Акары отступили, но от его исключительной резкости взора мы отмерли не раньше, чем тень зарослей заглотила последнего из гигантов.

* * *

Паника расползлась поветрием. Все сновали, мастерили баррикады и частокол, которые слабо защитят от акар. Глаза солдат метались от дерева к дереву: где враг, откуда наступит?

Что выродки задумали? Эта показная казнь растревожила и меня. Если они все знают, почему не атакуют, не застигнут врасплох? Акары обычно идут в лобовую, а тактические приемы им чужды, разве что совсем незамысловатые.

А вдруг они… Нет-нет, я наверняка накручиваю.

Однако вид солдат только подтверждал мои тревоги. Все сошли с ума. В лагере буйствовало безумие.

Неужели в этом и цель спектакля? Дезорганизовать нас, посеяв ужас? А этот палач – их вождь? Не знаю его. Все, довольно. Плевать, чего они добивались; нужно исправлять положение.

Двое, согласно донесению, вообще пытались дезертировать. Жаль их, но не время давать слабину. Они встретят врага лицом, как велит воинский долг.

Приготовления, однако же, по большей части шли исправно. Командиры моего отряда обуздали подчиненных и выстраивали боевые порядки.

Эрефиэль удалился в шатер полевого штаба, где был стол с картой. Все присутствующие вглядывались в нарисованные на ней очертания Седого холма в поисках ответов.

Кэссиди сидел на отделанном деревянном стуле, как бы подчеркивая свой статус. Он уже облачился в латы с кольчугой, которые на его разнеженном теле смотрелись нелепо, и теперь тупо глядел на стол.

Что отчасти успокаивало, так это знакомое лицо барда из Музеи и присутствие чародея в темно-серых одеждах заклинателя тумана.

Барда Максина я помнила с похорон Перри. Его растрепанная копна, казалось, в жизни не знала расчески, а глубоко посаженные глаза лучились острым, хитрым умом, стремящимся перевести бардово видение мира на язык музыки. Его безукоризненный туалет отвечал престижу академии и не сковывал движений, чтобы