Шрифт:
Закладка:
«Милостивые государи» остались чрезвычайно довольны речью.
— По нотам говорит, ах, как говорит.
— Браво, Афанасий Яковлевич! — вопил моряк, успевший таки пробраться в залу. — Брависсимо… Настоящий Жюль Фавр… Да что Жюль Фавр… Выше… Язык, я вам доложу…
И он полез целоваться с оратором.
— Вам бы, батюшка, — говорили другие, — в адвокаты.
— Я так и думаю! — охорашивался маленький толстенький господин.
— Разумеется! — вопил моряк. — Денег-то сколько загребете… Господа! Напишем прежде адрес Афанасию Яковлевичу!
— Антоша! Ты опять? В трех кругосветных плаваниях был и чуть выпьешь, — сейчас скандал. И не стыдно? Пойдем-ка лучше в буфет.
— Пойдем. Отчего не пойти, но только чего же мы выпьем?
— Выпьем чего-нибудь… найдем, чего выпить.
Приступили к редакции адреса. Сочиняли его общими силами. Редактор, г. Кашкадамов, напирал больше на грамматику.
— Господа! ведь это невозможно… ведь грамматика это…
— Ну вас с грамматикой… Главное, чтобы от сердца! — перебил лысый советник. — От полного сердца!
— Но, однако, разве возможно выразиться: «Сердца наши пишут», Это, согласитесь… Не лучше ли сказать так: «Строки эти продиктованы нашими сердцами»?
Согласились, что действительно лучше «строки эти продиктованы» и т. д. Пошло далее уже без особых затруднений, и адрес явился в следующем виде:
«Милостивый Государь
Александр Андреевич!
Мы, нижеподписавшиеся, с глубочайшим сожалением прочли в 152 No газеты „Ежедневный курьер“ статью, озаглавленную „Из Грязнополья“, в которой безыменный автор позволил себе целый ряд клевет, направленных против вашей высокоуважаемой личности. Нет слов, милостивый государь, которые бы могли выразить то негодование и то презрение, которое почувствовали мы по прочтении этого гнусного пасквиля. Мы вполне уверены, что клеветы эти не могли ни на минуту оскорбить вас, потому что деятельность ваша так высока, так чиста и безупречна, что не темному пасквилянту судить ее. Судим ее мы, ваши сограждане и ваши сослуживцы, и спешим выразить вам еще раз чувства самого глубокого уважения к вашей безупречной деятельности и искренней любви лично к вам, как к личности, высоко и с достоинством носящей имя грязнопольского дворянина. Презрение да будет уделом клеветнику и ответом на недостойную клевету; ей нет места по отношению к такой светлой, высоко развитой личности, как ваша, Александр Андреевич. Примите же, высокоуважаемый и благородный деятель, строки эти, продиктованные нашими сердцами, как залог того уважения и той любви, которые никогда не иссякнут, что бы ни выдумывала гнусная клевета».
Честь редижирования[43] адреса всецело принадлежала Кашкадамову, и его усердно благодарили. Адрес моментально покрылся подписями. Порешили, что три депутата отвезут его немедленно Александру Андреевичу, и затем адрес будет, с согласия Александра Андреевича, напечатан в местном органе и послан в редакцию «Ежедневного курьера», после чего зала собрания опустела, и грязнопольцы расселись за зеленые столы.
— Не чересчур ли уже мы хватили? — говорил высокий полковник, лизнув пальцы перед сдачей карт.
— Главное, от сердца… — заметил лысый советник.
— Спору нет, но только ведь статейка не без основания…
— Скажу больше, полковник, — понизив голос, говорил советник. — Я доподлинно знаю, что денежки тю-тю!
— И много?
— Да тысяч этак пятьдесят! — сладко причмокнул советник.
Другие партнеры передернули губами от удовольствия, что человек мог стянуть такой большой куш.
— Куда же он их дел?
— Верно, на текущий счет положил в обществе взаимного кредита! — глубокомысленно сказал тощий банковый чиновник. — Что больше делать? Натурально, на имя жены.
— То-то и не натурально, молодой человек. И денег нет. Он их размотал. Колосов — мот большой руки, впрочем человек он умный и благонамеренный.
— А если следствие? — снова заикнулся банковый чиновник.
Лысый советник посмотрел на него и, усмехаясь, заметил:
— Вы полагаете, Александр Андреевич пижон, что ли? Что ему ваше следствие, когда деньги эти правильно показаны на пособия.
Банковый чиновник согласился и объявил, что покупает.
— А все-таки адрес не мешает. Пусть! И, главное, от сердца! — закончил разговор советник и объявил, что он покупает второй раз.
Генерал сидел в кабинете и пробегал «Ежедневный курьер». Он несколько раз одобрительно улыбнулся:
— Пикантно написано… очень пикантно и зло! Верно, там опять подул южный ветер! — шепнул он, принимаясь за обтачивание своих бесподобных ногтей. В соседней комнате раздались шаги. Генерал довольно поспешно подвинул к себе бумаги.
— Александр Андреевич Колосов! — доложил вошедший чиновник.
— Au bonheur![44] Просите! — заметил генерал, пряча номер «Курьера» и углубляясь в лежавшие перед ним бумаги с тем глубоким, сосредоточенным, деловым видом, из-за которого генерал пользовался репутацией весьма солидного администратора.
Александр Андреевич вошел в кабинет и, останавливаясь у порога, заметил:
— Прошу извинить, что помешал вашему превосходительству…
Генерал встал с места и пошел навстречу к Колосову.
— Садитесь, Александр Андреевич. Я очень рад вас видеть! — заметил генерал, пожимая ему руку. — Бумаги потерпят.
— У вас, ваше превосходительство, время дорого.
— Э, полноте! Работы, правда, не мало. Вот! — кивнул он головой на лежавшие перед ним дела, — все это надо прочитать и подписать.
«И ты подпишешь, хотя и не прочтешь!» — мысленно улыбнулся Колосов.
— Надежда Алексеевна здорова?
— Благодарю вас.
Вышла маленькая пауза.
— Я приехал к вашему превосходительству, — заговорил Колосов, — показать вам, до чего в последнее время доходит печать, и попросить вашего совета.
Генерал вежливо наклонил голову.
— Вы, вероятно, уже изволили слышать?
Лицо генерала приняло сосредоточенно внимательное выражение.
— О чем?
«Ведь врет, каналья, врет как!» — подумал Александр Андреевич.
— О той статье, напечатанной в «Ежедневном курьере», которая направлена против меня.
Генерал пожал плечами.
— Скажите! Давно она напечатана?
— Вчера я получил номер. Не угодно ли вам прочесть, что позволяют себе разные писаки.
Генерал взял номер газеты и стал читать.
Колосов внимательно смотрел на генерала. Генерал был серьезен, как статуя командора. Он подал обратно номер и заметил:
— Надеюсь, Александр Андреевич, подобные глупости не могли оскорбить вас.
— Напротив, ваше превосходительство, они оскорбляют. Не первый раз уже я был предметом нападок со стороны лица, которое, как небезызвестно вашему превосходительству, не пользуется репутацией благонадежного человека. Месяц тому назад господин Крутовской написал первый пасквиль, о котором я имел честь в то же время вам доложить, и вот теперь он, пользуясь безнаказанностью, позволил себе написать новый пасквиль, еще грязнее первого. Насколько я припомню, ваше превосходительство при
