Бертрам запротестовал.

– Мне что, обнимать это все?

Билли озорно взглянула на него.

– Конечно, нет. Ты можешь вообще ничего не обнимать, если не хочешь.

Вместо ответа он швырнул ткань на ближайшее кресло и заключил девушку в объятия.

– Ты помял бедную скатерть, а ведь это приданое Мари! – укорила его Билли.

Бертрам хмыкнул.

– Возможно, я предпочел бы избавиться от самой Мари, – заявил он.

– Бертрам!

– Ничего не могу с собой поделать. Смотри, Билли, – он отпустил ее и мрачно посмотрел на нее, находясь на расстоянии вытянутой руки, – Мари, Мари, постоянно одна Мари. Если я телефонирую утром, ты ушла по магазинам с Мари. Если я хочу встретиться с тобой днем, ты с Мари на примерке. Если я прихожу вечером…

– Я же здесь, – решительно возразила Билли.

– Конечно, ты здесь, – обиженно сказал Бертрам, – а еще тут дюжины салфеток, мили скатертей и ярды кружева и каких-то финтифлюшек, которые ты называешь «салфеточками». Все это принадлежит Мари, но при этом ты занимаешься только этим и думаешь только об этом, а на меня у тебя времени не остается. Билли, когда это кончится?

Билли засмеялась.

– Двенадцатого. По крайней мере, будет небольшой перерыв.

– Ну хорошо, что… – он осекся, – что значит «перерыв».

Билли скромно потупилась.

– Разумеется, это закончится двенадцатого, когда Мари выйдет замуж, но я рассматривала это все как… набросок к тому, что случится в следующем октябре.

– Билли, солнышко, – выдохнул счастливый голос прямо ей в ухо. Теперь между ними не было никакого расстояния.

Билли улыбнулась, но тут же отодвинулась.

– А теперь мне необходимо заняться шитьем, – сказала она.

Бертрам не собирался ее отпускать и снова, кажется, обиделся.

– Ну то есть я должна вернуться к своему наброску, – поправилась она.

– Милая! – на этот раз Бертрам ее отпустил.

– А это точно обязательно? – вздохнул он отчаянно, когда она села и взялась за скатерть. – Тебе нужно делать столько всего?

– Да, – улыбнулась Билли, – если ты не хочешь, чтобы твой брат вел к алтарю девушку в кухонном фартуке и со взбивалкой для яиц вместо букета.

Бертрам рассмеялся.

– Все так плохо?

– Конечно нет. Но я никогда раньше не встречала невесты, настолько равнодушной к нарядам, как Мари. Мне пришлось сказать ей, что Сирил не выносит плохо одетых женщин.

– Как будто раньше Сирил выносил хоть каких-нибудь женщин, – весело сказал Бертрам.

– Я знаю, но этого говорить не стала, – улыбнулась Билли, – сказала только о плохо одетых.

– Сработало?

Билли отчаянно взмахнула рукой.

– Сработало? Даже слишком! Мари в ужасе посмотрела на меня и немедленно вообразила, что она плохо одевается. И с того дня она накидывается на каждую складочку и кривоватый стежок, так что ее портниха уже от нее бегает. Я тоже скоро начну. Пока я только повторяю ей минимум по четыре раза каждый день, что она очень неплохо одета.

– Бедняжка! – засмеялся Бертрам. – Неудивительно, что у тебя нет времени на меня.

Билли странно посмотрела на него.

– Между прочим, сэр, я не единственная, кто бывает занят, – напомнила она.

– Ты о чем?

– Вчера, и в понедельник, и в прошлую среду…

– Да, но ты же меня отпустила! – возразил Бертрам. – Ты сказала…

– Что я не хочу мешать твоей работе, и это чистая правда, – перебила его Билли. – Кстати, – Билли внимательно смотрела на свое рукоделие, – как продвигается портрет мисс Уинтроп?

– Великолепно! Точнее, великолепно продвигался, пока она не начала отменять сеансы из-за чаепитий и еще какой-то ерунды. На следующей неделе она едет в Вашингтон, и ее не будет почти две недели, – угрюмо закончил Бертрам.

– А разве ты работаешь над этим портретом не дольше, чем над другими? И не устраиваешь больше сеансов?

– Да, пожалуй, – усмехнулся Бертрам, – видишь ли, она уже дважды меняла позу.

– Меняла!

– Да. Ей не понравилось. Она вообразила, что хочет сесть по-другому.

– И ты ничего ей не сказал?

– Сказал, конечно, и она согласилась с моими упреками, но что толку. Она испорченная и избалованная девица и привыкла, что все ее желания выполняются. Конечно, в таких обстоятельствах я не могу рассчитывать сделать хороший портрет, раз она даже позу меняет постоянно. Но я должен, особенно если учесть, что ее предложения хороши. Может быть, потому, что она радуется, мешая мне работать.

Билли облизнула губы.

– Я ее видела позавчера, – легко сказала она (если легкость и была наигранной, то Бертрам этого не заметил или не подал виду), – она очень красивая.

– Да, – Бертрам принялся расхаживать по небольшой комнате. Глаза у него горели. Он снова смотрел «взглядом художника».

– Эта картина очень много значит для меня, Билли. Сейчас я нахожусь в таком положении, что большой успех будет иметь для меня очень серьезные последствия… а провал – еще более серьезные. И этот портрет обязательно станет либо одним, либо другим.

– Да? – слабо спросила Билли.

– Да. Дело в том, кого я рисую и что я рисую. Это самая знаменитая модель, которая у меня была, и половина художественного мира уже знает, что Хеншоу пишет Маргарет Уинтроп. Представляешь, что будет, если у меня не получится?

– Но у тебя получится, Бертрам!

Художник расправил плечи и приподнял подбородок.

– Конечно получится, но… – он нахмурился и рухнул в кресло. Грустно посмотрел на огонь. Продолжил, чуть помедлив: – Понимаешь… в ее лице есть нечто странное, неуловимое. – При этих словах Билли заерзала в кресле и так резко дернула нитку, что та оборвалась. – Нечто, что очень сложно передать на холсте. Андерсон и Фуллам, а они очень хорошие художники, не сумели. По крайней мере, насколько я понял, ее семья и друзья не довольны их работами. Преуспеть там, где ничего не вышло у Андерсона и Фуллама! Господи… Билли, такой шанс выпадает всего раз в жизни. – Бертрам снова ходил по комнате.

Билли отложила работу и встала. Теперь ее глаза тоже горели.

– У тебя все получится, милый! – воскликнула она, протягивая ему руки. – У тебя все получится.

Бертрам поцеловал одну нежную маленькую ладонь, потом другую.

– Конечно, – согласился он, подвел Билли к дивану и посадил рядом с собой.

– Ты должен в себя поверить! – настаивала она. – Почувствовать уверенность в себе. Должен! Чтобы что-то сделать. Именно это я говорила вчера Мэри Джейн, когда он рассказывал, чем собирается заняться… Ну пением.

Бертрам застыл и нахмурился.

– Мэри Джейн! Можно ли придумать более дурацкое имя для взрослого мужчины ростом шесть футов? Билли, ради всего святого, зови его по имени, если оно у него вообще есть.

Билли рассмеялась.

– Я бы тоже этого хотела, – призналась она, – меня немного тревожит, что я всегда думаю о нем как о Мэри