Мирко остановился в дверях. Он слышал скрип половиц позади, ощутил руку на плече. Потом слезу, скатившуюся по его щеке.

– Ее осматривал врач? – спросил Мирко отца.

Они сидели на кухне, склонившись над стаканами. Отец, вопреки ожиданиям, предложил ему водки, и он согласился. Она неприятно обжигала внутренности, и от этого становилось хорошо.

Вечерний свет неровной скатертью лег на стол. Они не притронулись ни к хлебу, ни к колбасе. Мирко должен был бы проголодаться в поездке, но есть не хотелось. Его багаж по-прежнему стоял в проходе.

– Да, на днях. Мама была против, но она бредила, так что я… ну, я все же привез врача. – Отец уставился в свой стакан, явно тяготясь чувством вины.

– Понимаю, так было лучше всего, – прошептал Мирко. – И что сказал врач?

– Что ей недолго осталось.

У Мирко ком встал в горле.

– А тебе он что сказал, папа? – Голос у него изменился. Стал робким.

– Мне? – Отец быстро поднял взгляд и снова уставился в стакан. – Меня он осматривать не собирался.

Отцу пришлось обхватить стакан обеими руками, чтобы сделать глоток. Они были похожи на скрюченные когти.

Мирко подумал о сестрах и брате. Он понял, как безумно давно они в последний раз сидели вокруг этого стола все вместе. Он даже не знал, где они сейчас живут.

– А остальные… они знают, что… – Голос у него ослаб.

– От твоих сестер мы ничего не слышали. Они где-то далеко, у них свои дом и дети. И скотина, от которой они не могут уехать. – Отец осторожно постучал по столу негнущимися пальцами. – У каждого свои обязанности. Так уж заведено.

– А брат?

Во взгляде отца пробежала тень.

– Ах, брат. Мы ожидали, что он приедет летом, но вместо этого заехала пара ребят, передали сообщение от него. Они рассказали, что с его женой случилось несчастье в кузнице, дело серьезно. Теперь ему приходится справляться в одиночку, пока она не поправится. Он должен ухаживать за ней и ребенком и работать. – Отец Мирко запнулся. – Вот видишь… он не может…

– Ты попросил ему передать?

– Нет, они ехали на юг. К тому же не думаю, что ему нужно знать… не сейчас. – Он осторожно покосился на Мирко. – Я так рад, что ты вернулся, мой мальчик.

Мирко посмотрел на отца, сидевшего напротив с храброй улыбкой. Он взял его скрюченную руку, сухую и теплую, как земля снаружи, и каждой клеточкой ощутил, как сильно он любит этого человека.

– Не понимаю, почему вам с мамой надо все это переживать. Вы такого не заслужили, – прошептал он.

Отец легонько пожал его руку.

– Мирко, мы с мамой прожили отличную жизнь. Мы очень благодарны, и Господь позаботится, чтобы мы достойно ушли отсюда. Мы сейчас не главное. Важнее, что мы оставляем. Вас! Вы сейчас самые главные. И я нисколько не сомневаюсь, что вы все четверо справитесь. Вы унаследовали стойкость вашей матери. – Он добродушно улыбнулся и тепло посмотрел на сына из-под кустистых бровей. – Мы очень вами гордимся.

– А ферма?

– Ферма принадлежит тебе, если захочешь. Если нет, близнецы с удовольствием возьмут ее. Ты волен выбрать сам, Мирко. Твой брат захотел совсем другого; ты тоже, может быть, особенно теперь, повидав мир, расправив крылья, выберешь иную жизнь. Я всегда представлял себе, как ты станешь жить здесь на ферме. Но чем ближе я к концу жизненного пути, тем больше я думаю, как важно прожить такую жизнь, какой действительно хочешь. Мое сердце всегда было здесь, с твоей мамой, я никогда не желал другого. Никогда. Но если твое сердце лежит в других краях, пообещай мне следовать за ним.

Мирко кивнул и подумал о Данике.

И о Леоне.

Потом о Карле.

Отец явно это заметил.

– Может быть… Может быть, Мирко, тебе лучше уехать отсюда, как только нас не станет. Найдешь себе женушку, осядешь. Заведешь семью. – Он сделал паузу. – Не думай о соседской ферме, она проклята. Если будешь и дальше ходить к этим людям, это принесет тебе одно несчастье. Поверь старому отцу. Тот мальчишка приносит одни несчастья. Наверное, и мать его тоже.

Он снова сжал руку Мирко.

– Послушай. Найди себе женщину, похожую на мать. Хорошую, крепкую бабу. Тогда ты станешь счастлив. Один только раз за все эти годы у меня было желание и веский повод побить твою маму.

– Ты это сделал? – изумленно спросил Мирко.

– Нет, не успел я занести руку, как она отвесила мне такую оплеуху, что больше подобного желания у меня никогда не возникало.

Отец улыбнулся от воспоминаний.

– Она вовсе не собиралась бить меня. Она сделала это рефлекторно, но я едва не лишился пары прекрасных чувств. Потом она извинялась и целовала меня… так нежно, что я очутился на небесах. Мне не оставалось иного, как простить ее.

Из уголка глаза стекла скупая слеза. Щеки порозовели от алкоголя. Становилось видно, что он не привык пить.

– Что же наделала мама, что ты захотел ее ударить? – спросил Мирко. Он ни разу не видел, чтобы отец распускал руки, ни с людьми, ни с животными.

– А вот этого я сказать не могу. Могу только намекнуть, что она нарушила одну из десяти заповедей.

Мирко уставился на отца, потеряв дар речи.

– Не может быть! Какую заповедь?

– Какая разница. Это было так давно, и все уже прощено.

Отец покосился на него и подмигнул. Губы слабо улыбались, и на мгновение он напомнил Мирко молодого паренька.

– Даже лучшие из нас могут согрешить, мой мальчик.

Никогда еще Мирко не испытывал такой благодарности.

Мирко пришлось помочь отцу встать.

– Пусть мама отдохнет спокойно, – прошептал он. – Когда я хочу подремать, я обычно ложусь в твою постель, чтобы не мешать ей. Может, ты в это время приглядишь за скотиной?

Мирко кивнул и проводил отца в постель. Комната мальчиков была такой же, какой он ее оставил, разве что на ночном столике в пепельнице лежала трубка. На письменном столе были сложены все письма Мирко из Америки. Отец кивнул в их сторону.

– Спасибо за письма, сын. Мы с мамой читали их друг другу. Большим счастьем была возможность таким образом наблюдать за тобой. И знай, что мы очень благодарны за деньги. Без них нам бы пришлось отойти от управления усадьбой раньше времени. Теперь мы сможем здесь умереть. Это хорошо. Все так, как должно быть.

Закрывая за собой дверь, Мирко услышал храп отца в комнате. Половицы в проходе скрипнули, вечернее солнце косо светило в окно, выхватывая пыль, кружившуюся у досок, подобно