Агата – неудавшийся манекен, и это плохо скажется на его предприятии. Он пытается заставить ее пересесть, но Агата давно уже перестала его слушаться.

Я надеюсь, что у вас с Леоном все хорошо. Хотел бы я узнать, насколько большим и сильным он вырос. Можно сказать, что в силе Леона его главная слабость, по крайней мере, пока он не научится ею управлять. Но как только он научится этому – а, вероятно, он уже научился, – я уверен, что его сила пойдет ему на пользу.

В целом у Леона есть так много качеств кроме его силы. Я часто вспоминаю его веселый нрав, несгибаемость, восхищение всем живым. Его невозможно не любить! Когда я когда-то сказал тебе, что почти что чувствую себя его отцом, я не лукавил. От этого еще тяжелее сейчас быть вдалеке от вас.

Наверное, мне не стоит все это тебе писать, Да-ника, но я так часто о вас думаю. Я сижу тут и чувствую себя одиноким, и представляю себе, как вы с Леоном в хлеву слушаете пение колокола, пока снаружи идет дождь.

Надеюсь, Карл вас не обижает.

Меня особенно сильно мучила одна вещь, и я должен об этом написать сейчас, пока смелость мне не изменила. Ты наверняка знаешь от моих родителей, что это я взял тогда твой медальон. Я увидел, как ты уронила его в солому, но промолчал; даже когда ты потом спросила меня, не видел ли я его. Я потом не раз в этом раскаивался. Поверь мне, я не собирался его красть. Я бы вернул его тебе, но мне так приятно было смотреть на твою фотографию и фотографию Леона, что очень тяжело было с ним расстаться. Отец пообещал вернуть его тебе.

Я искренне надеюсь, что ты меня простишь. Еще я надеюсь, что ты сможешь поверить в то, что я стал старше и умнее. Три года – это, кажется, не так и много, но могу заверить тебя, что время здесь тянется вечно. Я пришел в отчаяние, когда Йован продлил мое пребывание здесь еще на год. Но я бы предал своих родителей, если бы отправился домой раньше срока, раз уж я пообещал им выдержать.

Об Америке я не могу рассказать иного, кроме того, что это красивая страна, неоглядная, притягивающая и непонятная. В большом городе много шума и тесноты, они почти что душат. Зато за городом простираются долины и тишина, от которых перехватывает дыхание. Здесь поля тянутся до самого неба на горизонте. Можешь себе такое представить?

Самое красивое – это дикая природа. Недавно я видел медведицу с четырьмя медвежатами, они переходили дорогу, и это напомнило мне мою маму. Удивительно, как животные могут быть похожи на нас, людей, – или наоборот? Иногда я гадаю, могут ли животные думать, и думают ли они о нас. Видят ли они в нас причудливых гигантов? Я бы не удивился.

Дорогая Даника, надеюсь, что дорога между нашими фермами перекрыта не навсегда, а я скоро вернусь домой. Надеюсь, ты не сердишься, когда я пишу, что скучаю по Леону. И по тебе.

Я никогда не забуду, что случилось тогда в хлеву. Это самое чудесное, что было в моей жизни.

Твой преданный Мирко

Почтальон

Карл любовался цветами, разбросанными по ровным рядам зеленых растений как большие белые снежинки. Они уже увядали и готовы были засохнуть, это хороший знак. Теперь он точно знал, когда придет пора собирать урожай картофеля, растущего во тьме и ждущего, когда его найдут.

С картофелем все будет хорошо. В отличие от Карла. У него все было ужасно.

Карл обернулся, заслышав шум на дороге. К ним на дребезжащем велосипеде приближался почтальон. Он помахал рукой издалека, и Карл вышел к дороге и дождался, пока тот подъедет. У него над головой летел жаворонок и распевал во все горло.

– Вам письмо! Из Америки, – весело сказал почтальон, слезая с велосипеда.

– Ладно, – ответил Карл.

– Я уже поехал было к соседям, думал, это им… от их младшего, знаете. А потом обнаружил, что вам. Не знаю, от кого, отправителя не указано.

Он достал конверт из сумки и посмотрел на него.

– Ну да, адресовано вашей супруге, – улыбнулся он. – Но я же могу рассчитывать, что вы ей передадите?

Карлу нравился почтальон. Они как-то выпивали вместе в кабаке, это он хорошо помнил. И потом в канаве, но эти воспоминания были более расплывчаты. У него было море морщин, но только один зуб торчал во рту. В темных глазах горел огонек, словно он был вечно юным и сильным, хотя он, должно быть, был древним стариком. У Карла было ощущение, что он разного повидал у юных вдов и замужних женщин, сохранивших пыл. Он вдруг представил себе Данику вместе с почтальоном. Его единственный зуб рядом с ее щелью от зуба. Он быстро отбросил эту мысль.

Почтальон забрался обратно на велосипед и достал сигарету из нагрудного кармана. Он предложил и Карлу, тот отказался.

– Погодка, черт меня побери, жаркая в последнее время, – сказал он и оглядел картофельное поле. – Думаешь, выдержат, клубни-то?

Карл кивнул.

– Клубни вырастут, как им и положено. Это хороший, стойкий сорт.

Почтальон посмотрел на отдаленную точку в небе.

– Да, предсказателя погоды нам не хватает. Помнишь его? Хотя нет, это было до тебя. Его большой палец ноги рассказывал, когда пойдет дождь. Или ураган. Удобно было с этим пальцем.

Карл слышал о том предсказателе, но сейчас он его интересовал меньше всего. Он думал о письме.

– Впрочем, я тоже вполне могу предвидеть ураган, – продолжил почтальон. – Он случается ровно двадцать минут спустя, как я выйду из кабака с излишком спирта в крови. Знал бы ты, какой ураган ждет меня дома. – Его черные глаза сверкнули.

Карл выдавил улыбку. Ему нравился этот человек, и ему хотелось еще как-нибудь пропустить с ним стаканчик. Но не сейчас. Сейчас у Карла не было места для хорошего настроения почтальона. Тем более он не имел ни малейшего желания угощать самогоном, припасенным в тени растения неподалеку.

– Да тебе и самому это знакомо, с той-то прекрасной дамой, с которой ты делишь постель, – продолжил почтальон. – В смысле, ураган. У Даники всегда был порох в пороховницах.

Он посмотрел Карлу прямо в глаза.

– Ты же хорошо о ней заботишься? Будь я хоть чуть-чуть понастойчивее, я бы с ней попытал счастья. Обещаю.

Едва сказав это, он запрокинул голову и искренне рассмеялся, широко открыв рот. Одинокий желтый зуб свисал