Шрифт:
Закладка:
Воцарился покой. Звуки пережевывания вплелись в темноту, окутывая Леона мягким одеялом. Он слышал, как лошадь ржет в дальнем углу хлева. Свинья спокойно лежала под его пальцами и тяжело дышала. Запах животных и соломы, пыли и навоза наполнял его ноздри. Леон повернулся на бок, поджал ноги к животу и уснул под кроватью. Одна рука по-прежнему лежала у досок.
Когда мышь вдруг пронеслась по его руке, он резко проснулся и испуганно отдернул руку.
– Мышка! Где ты? Вернись! – прошептал он.
Он лег на спину и стал рисовать ангелочков в пыли на полу. Одной рукой он ударился о ножку кровати.
– Где ты, мышка? – прошептал он в дощатое дно кровати. Там в каждой щелке ютилась колония паучков с белёсо-серым плетением и удивительной способностью терпеливо ждать. Леон хорошо их знал и мог разглядеть в темноте. Пауки со своей паутиной его не интересовали. Паутина была шерстью из слюней, выглядела мягкой, но вместо этого неприятно липла к пальцам и лицу. Он старался ее не трогать. Самих пауков трогать было неинтересно, по крайней мере, этих, и они в основном мгновенно гибли. Его внимание привлекали только большие, черные и мохнатые. Они приятно щекотали ладонь. Но и они погибали.
Теперь он лежал тихо и пытался расслышать, где мышка. Он знал, что она сидит где-то у стены и прячется, внюхиваясь в воздух, и ее длинные усы подрагивают. Она не сможет оставаться неподвижной так же долго, как Леон. Рано или поздно она начнет возиться рядом. И если он быстро среагирует, сможет ее поймать.
Вдалеке снаружи печально ухала сова.
– Слушай, сова, – прошептал он сам себе и, может быть, заодно мышке и другим животным. И еще отцу, который рассказал ему об этих удивительных ночных птицах. Леон представлял себе мощных филинов с горящими глазами и думал, каково гладить рукой его огромные пушистые ноги, оканчивающиеся острыми когтями, хватавшими мышей, крыс и мягких кроликов. Вскоре он уснул, и ему снилась сова, которая охотится на крысу и заглатывает ее с головы, так что хвост болтается изо рта.
Когда свинья вдруг повернулась за досками, Леон проснулся и выполз из-под кровати. Он встал на четвереньки, сел, покашлял.
В ногах опять возникло странное ощущение, так иногда бывало, особенно ночью. Они болели изнутри, словно косточки рвались наружу. Леон молча сидел, плакал и ждал, пока все пройдет. К счастью, он уже знал, что все пройдет, – всегда проходит, как и слезы. Эта нудная раздирающая изнутри боль была единственной знакомой ему болью. Обычно болели только ноги, иногда могли болеть руки. Хуже всего, когда боль распространялась по всему телу. Тогда казалось, что оно сейчас выпрыгнет само из себя, как если бы Леон был змеей и пытался сбросить кожу. Только сбрасывать было нечего.
Как только все прекратилось, он забрался в кровать под шерстяное одеяло, которое связала ему мама. Под одеялом тепло и уютно. Пахнет шерстью и скотиной. Жевание, возня в соломе по другую сторону стены. Все хорошо. Мир серый, приглушенный, пока не встанет солнце, а ему снятся цветные сны. Он хочет спать.
Если бы ему только удалось заснуть.
Леон кое-чего боялся. Он лежал в кровати в темноте, и под рукой не было ничего теплого, мягкого и живого, и он постоянно думал об этом, как ни старался перестать.
Крик.
Это был крик незнакомого животного. Единственного животного, которого он когда-либо боялся. Он представлял огромного похожего на орла зверя с большим изогнутым клювом и светящимися глазами, выискивающими одиноких людей в темноте. Леон боялся, что однажды этот зверь найдет его, поднимет и понесет над горами. Прочь из его комнатки, подальше от мышей, от папы и мамы.
Заслышав вдалеке крик, он забрался под одеяло. И под одеялом было слышно. И в голове, и отдавало в живот. Прижимая руки к ушам, чтобы не впускать крик, мальчик одновременно запирал его внутри. От крика было не скрыться.
Невозможно было угадать, когда раздастся крик. И раздастся ли вообще, что хуже всего. Расслабиться можно было, когда крик все-таки разносился, ведь это означало, что зверь схватил кого-то другого. Леон одновременно любил крик и ненавидел.
Иногда в памяти возникал высокий паренек с торчащими ушами и синими глазами. Леон был почти уверен, что парня схватили и унесли за горы.
Да, его, видимо, съели. Проглотили, начиная с головы.
Где-то снаружи раздался безобидный крик обычной хищной птицы. Мышка пробежала по одеялу, задев руку Леона. Наконец, он смог уснуть.
Два письма
Дорогие мама и папа,
Сегодня ровно два года, как я прибыл в Америку. Надеюсь, мои слова доходят до вас, и вы получили прошлые мои письма. Прежде всего я, как всегда, надеюсь, что у вас обоих все хорошо, что договоренность с близнецами и денежные переводы отсюда освободили вас от самых тяжелых задач.
Я недавно получил письмо от брата, он пишет, что вы получаете сумму от Йована каждый второй месяц, как и было оговорено, и что тебе, мама, лучше. Для меня большое облегчение это слышать. Насколько я понял, работа кузнецом сейчас завела его в новый городок на севере, но что он был дома и навещал вас летом. Он также написал, что женился и что они ждут ребенка. Это очень радостная весть. Спасибо, что дали ему мой адрес, чтобы он смог написать. И спасибо за приветы. Он ничего не написал о моих сестрах, но я надеюсь, это означает лишь то, что у них все сложилось хорошо.
Вам незачем обо мне беспокоиться. Агата и Йован по-прежнему замечательно ко мне относятся, особенно Агата. Она сама любезность. Иногда она даже слишком хорошая.
С пальцем у нее, к сожалению, все не так удачно. Она по-прежнему не может его согнуть, и у меня создается ощущение, что ее очень беспокоит негнущийся указательный палец. По крайней мере она с самого возвращения пытается по большей части прятать его в кармане. Выглядит немного странно, что она все время держит одну руку в кармане штанов, но ей, очевидно, важно, чтобы никто не видел пальца. И также она отказывается здороваться правой рукой, что создает неудобство.
Еще на нее повлияло происшествие, случившееся не так давно: вор вырвал у нее сумочку прямо на улице. Хуже всего не сама кража, а то обстоятельство,
