было и в школе Сан-Каэтано, на уроках катехизиса, шитья, а также когда их созывали мать, отец или бабушка. Сейчас это привлекло ее внимание, но, возможно, не имело значения.

– 1984-й? – Она перечитала дату вслух.

Мария-Долорес умерла в январе 2010 года в возрасте шестидесяти трех лет. Если она составила завещание в 1984 году, то подписала его в свои тридцать семь лет. Марине тогда было девятнадцать, Анне – двадцать один.

– Ну почему за двадцать шесть лет до смерти ты решила оставить все это нам? Что связывает тебя с нами, Лола? – произнесла Марина, любуясь морем через окно своей спальни.

Урсула и Марина внимательно прочли пожелтевший лист бумаги с рецептом лимонного хлеба с маком, который они уже попытались испечь накануне.

– Вот видишь, я по-прежнему уверена, что причина в дрожжах. Нам нужны химические. Потому что от обычных тесто не поднимается достаточно.

– А я думаю, мы передержали его в печи… да еще переборщили с сахаром, – возразила Марина.

– Сегодня я вам немного подсоблю, – вмешалась Каталина. – Я помогу тебе, ведь не вина же бедных кур Томеу, что вы не умеете считать яйца с его фермы.

В полном молчании они втроем приступили к приготовлению сложного лимонно-макового кекса. Урсула отвечала за лимонную цедру, Каталина взбивала яйца, а Марина просеивала муку и дрожжи. Понемногу смешивали ингредиенты, пока тесто не стало однородным. Затем каждая брала горсть мака и одновременно они высыпали его, наблюдая за падением семян, как это делала Лола. Словно того требовал ритуал.

Молчание нарушила Марина:

– Лола подписала завещание, когда ей было всего тридцать семь лет… Ты знала об этом, Кати?

Каталина вздохнула и снова нахмурилась.

– Почему бы тебе не оставить Лолу в покое? – выпалила она, не смея посмотреть Марине в глаза.

Марина не ожидала таких резких слов. Накануне Каталина вполне спокойно говорила о Лоле.

– Ты поступила бы так же, оказавшись на моем месте, – примирительно молвила Марина.

– Вот именно, Кати. Подумай сама, а если бы все это произошло с тобой? Не каждый день такой дом падает с неба, – поддержала Марину Урсула.

Каталина подняла глаза и устремила их на Марину. Срывающимся голосом ответила:

– Я держу мое слово, – она схватила тряпку и выскочила из пекарни.

Урсула посмотрела на Марину и пожала плечами. Стало ясно, что ждать помощи от этой женщины бесполезно. Однако, судя по ее последним словам, она что-то знала и хранила молчание.

Они поставили тесто в духовку и вынули на пятнадцать минут раньше, чем накануне. Теперь изделие выглядело лучше, они попробовали и сочли его восхитительным.

От входной двери донесся голос священника.

– Доброго дня, отец Хесус, – приветствовала его вернувшаяся Каталина, беря для него темный хлеб и маленький кусочек лимонного кекса.

В это время вошла вдова, и, как каждым утром, оба они покраснели. Священник торопливо изрек «Прощайте, до завтра» и выскользнул в дверь пекарни. Сразу же появился Томеу, который регулярно брал пятьдесят буханок хлеба для меню и бутербродов в своем ресторане. Он, конечно же, получил свой кусочек лимонного лакомства. Третий клиент – парикмахерша с псориазом и ее пятеро детей. Для них – буханка хлеба и по кусочку лимонного кекса, который они неторопливо съедали в малолитражном автомобиле по пути в школу в Сольере. Когда дети вы́сыпали на улицу, вошел местный полицейский, закрывавший глаза на чрезмерное количество детей в «Рено-4» парикмахерши, за что она раз в три месяца бесплатно обривала ему голову.

Парикмахерша не брала денег и с Каталины за ее ежегодную стрижку, поскольку за темный хлеб могла платить на двадцать центов меньше. (Такое решение приняли Лола и Каталина, когда узнали: бедная женщина и ее добродушный муж, дальнобойщик, проводивший больше времени в своем трейлере на европейских дорогах, чем на диване в их поселке в окружении пятерых детей, не сводят концы с концами.)

А в половине девятого появился мэр, как обычно – зевая и бурча о своих ужасных проблемах с бессонницей. Следом – чиновники-бездельники его администрации, всячески льстящие мэру и договаривающиеся меж собой о проведении пасхальных каникул, затем несколько Каталин и целый ряд Томеу; жители поселка шли непрерывным потоком до полудня, когда наплыв покупателей, наконец, ослабевал.

Самое удивительное: хотя все они были рады снова попробовать лимонный хлеб, у каждого нашелся повод для его критики. Говорили, что у прежнего вкус отличался, был чуть слаще или с меньшим количеством лимона и более щедр на мак, якобы тогдашний кекс содержал больше муки или на одно яйцо меньше…

Пекарши договорились о ежедневном графике работы. Троица начинала каждое утро вместе в пять утра, в первую смену. Урсула помогала им до одиннадцати. Каталина заканчивала свой рабочий день в час дня. Она извинилась, объяснив условие тем, что пыталась заставить кого-нибудь из своих восьми братьев и сестер заняться кормежкой пожилой матери в течение недели, когда Марина и Урсула учились пекарскому ремеслу, но ни у кого будто бы не нашлось времени. Каталина решила никогда больше не обращаться к ним с просьбой, прокляв своих невесток, отвратительных племянников и братьев-подкаблучников. Поэтому при таком раскладе Марина оказалась вынуждена в одиночку обслуживать клиентов каждый день до двух часов.

Пекарня будет работать в те же часы, что и всегда. Зимой с понедельника по воскресенье с семи до двух. Летом с семи до девяти со вторника по воскресенье.

В первый день, когда Марина очутилась одна за прилавком в Кан-Моли и на деревенской колокольне пробило час дня, Каталина вышла из пекарни, не сумев сдержать улыбку.

В пекарню вошел невзрачный почтальон, холодно поздоровался и вышел. Марина наконец-то получила письмо из Реестра недвижимости. Она собралась открыть конверт, но вошел Габриэль с двумя пластиковыми стаканчиками дымящегося кофе.

– Доброе утро, Марина. Как я тебе и говорил, в наш поселок трудно войти, но, войдя, уже не выйдешь, – приветствовал он ее с улыбкой.

Габриэль протянул ей кофе, купленный в баре «Томеу». По дороге он встретил Каталину, и она рассказала ему, что Марина впервые стоит одинешенька за прилавком.

– Ну-ка, давай выйдем. Посмакуем кофейку на солнце до тех пор, пока явятся посетители, – предложил Габриэль, потягивая напиток.

Они вышли и присели на маленькую скамейку, прислоненную к фасаду пекарни. А Ньебла, как всегда, растянулась у порога.

– Ты не соскучилась по активной жизни?

Марина задумалась, но ненадолго.

– Немного скучаю, правда. Но, знаешь ли, думаю, мне было полезно убавить ритм.

– Да, в жизни всегда наступает момент, когда понимаешь, что слишком долго бежал, – заметил Габриэль.

– А я не знаю, нахожусь ли уже в такой стадии.