– Значит, Лола любила порядок?

Каталина кивнула.

– Даже слишком. Прежде чем замесить тесто для хлеба или бисквита, она раскладывала на столе все необходимые ингредиенты. Разглядывала их какое-то время, при этом ни к чему нельзя было прикасаться, а мне следовало молчать. – На лице Каталины появилась симпатичная гримаска. – Ее любимая фраза: «Выпечка хлеба требует времени, любви и тишины». А я иногда над ней подтрунивала. Два часа, с пяти до семи утра, она проводила в абсолютном молчании, ее руки были в муке… Для Лолы месить тесто было чем-то вроде, – Каталина задумалась, – вроде религии.

Каталина сложила руки на коленях. Слишком разговорилась, но ведь она скучала по Лоле. Сколько лет провели вместе у раскаленной печи в Кан-Моли! Каталина возвела глаза к небу и мысленно обратилась к покойной подруге. «Я тут заболталась, Лола. Но не переживай, лишнего все равно им не скажу».

Марина продолжала расспрашивать, поскольку беспорядок и хаос, с которыми она столкнулась в первый день в доме Лолы, не вязались с ее характеристикой в устах Каталины. Однако женщина ловко увернулась от ответов, нашептывая Марине сплетни о жителях поселка. Поведала о платонической любви священника к вдовушке из Вальдемосы. Об ужасной уборщице бара «Томеу», с которой Каталина и Лола были в постоянной ссоре из-за стычки, причину которой Каталина отказывалась раскрыть. О жутком псориазе у парикмахерши, которая обслуживала всех жителей поселка; о страшном гриппе, поразившем восемьдесят процентов населения Вальдемосы в 2008 году, и о проблемах, вызванных нехваткой врачей. Работал лишь один медицинский центр, и то по вторникам и четвергам с девяти до двух, очевидно – для лечения легких недомоганий. А с серьезными проблемами приходилось обращаться в больницы Пальмы.

– Если понадобится, приходите ко мне, я врач, – сообщила Марина.

– Ты – доктор? – удивилась Каталина. – Только не вздумай растрезвонить в поселке, иначе от тебя не отстанут, – предостерегла ее Каталина, подышав на свои очки и протирая их фартуком.

Урсула сварила кофе на четверых, и они продолжали шушукаться, пока солнце не пошло на закат и прохлада не покончила с их приятной импровизированной трапезой.

Наконец сестры остались одни. Они вошли в пекарню и поднялись в спальню, самый уютный уголок в доме.

– Как дела? – первой спросила Анна.

– Если бы всего пять месяцев назад мне сказали, что я буду месить хлеб, я бы не поверила.

Они улыбнулись.

– Собиралась тебе звонить, Анна, – продолжала Марина. – Я решила остаться здесь до конца августа. Приедет мой партнер и…

Анна машинально прикусила нижнюю губу. Ей стало страшно от последствий, которые это повлечет.

– Марина, ты обещала нам, что откладываешь решение до начала марта. А уже август. И появился еще один заинтересованный покупатель из Германии. – Она потерла лицо руками. – Армандо разъярится.

Марина сурово посмотрела на сестру. Анна прекрасно понимала, о чем та думает. Но ни одна из них не хотела затрагивать больную тему.

– Вчера моя дочь, которую я считаю сообразительнее меня, предложила оставить тебе это помещение, а нам – дом. Дела наши плохи, Марина, нам нужны деньги.

Марина с трудом сглотнула. Такой выход максимально логичен, но она не понимала, почему он вызвал у нее беспокойство. Старый дом в районе Сон-Вида все еще принадлежал и ей. Дом ее детства, в который она жаждала вернуться, когда была подростком. Стены, среди которых она не жила более тридцати лет, – часть ее прошлого.

Они помолчали. Нет, это неподходящий вариант для обеих.

– Кажется, да, логично, – промолвила Марина. – Мы можем разделить имущество. А что вы, собственно, хотите? Продать наш дом?

– Не знаю. Но ведь нам действительно нужны деньги… У меня на глаза наворачиваются слезы, как только помыслю о продаже. Когда его купила бабушка Нерея?

– В тридцатые годы, – ответила Марина.

– Вероятно, для нас единственный выход из разорения. Не знаю.

– Анна, это твой дом, твои деньги. Амбиции твоего мужа привели к тому, что он потерял все. Он, а не ты.

– Наше здание в Магалуфе арестовано. Мы продали яхту. Никак не пойму, что же случилось в Панаме. Его там охмурили.

– Это его проблема. Я подпишу бумаги, если ты действительно хочешь. Но если вы продадите дом, останетесь ни с чем. И если я это сделаю, то только для тебя, Анна, ведь ты меня просишь. Но не ради твоего мужа и не для его спасения от финансового краха.

Они прогулялись до входа в поселок, и Ньебла следовала за ними. Анна взяла сестру под руку, на какое-то мгновение склонила голову ей на плечо. Марина взглянула на ласковую старшую сестру и улыбнулась. Собака, хладнокровная в свои семьдесят лет (в пересчете на человеческий возраст), втиснулась между ними, и они едва не упали на землю. Глупая псина, но Марина ее полюбила. Они подошли к машине.

– Анна, поинтересуйся у Армандо, унес ли он что-то отсюда. Ведь он первым посетил дом. Странно, что я здесь ничего не нашла – ни фотографий, ни счетов, ни каких-либо писем. А когда тут оказалась, все валялось на полу…

– Обещаю, – не слишком уверенно ответила Анна, зная, что ее муж ответит так, как ему выгодно.

– И передай ему, что мне нужно письмо, которое Мария-Долорес написала нотариусу.

Бессовестный Армандо уже через неделю получил от Курро нотариальный документ о разделе имущества сестер. Особняк, в котором жили супруги, вдвое превышал по площади строение в Вальдемосе. Марина, глубоко страдая оттого, что муж у ее сестры такое презренное существо, подписала отказ от дома своего детства. И стала единоличной владелицей всего наследства Марии-Долорес Моли.

Марина оставила лист бумаги на кровати. Выдвинула ящик прикроватной тумбочки, извлекла блокнот «Молескин», открыла его и достала рецепт лимонного хлеба с маком. Она расположила листки рядом. Подпись и детский почерк на рецепте принадлежали одному и тому же человеку. Это служило подтверждением, что покойная пекарша записала рецепт, который придумала бабушка Марины и Анны.

Она продолжала сличать тексты. Фамилия «Моли́» типична на Майорке. А вот вторая фамилия Лолы, Кармóна, распространена на юге Испании. Марина вспомнила, что в городе Севилье есть муниципалитет с таким названием. Не исключено, что мать Лолы была андалузкой.

Она внимательно перечитывала короткое письмо из нескольких строк.

Марину удивило, что ее имя значилось первым, перед именем старшей сестры. Всю жизнь, будучи младшей, она привыкла, что к ней обращаются во вторую очередь: Анна и Марина то, Анна и Марина се… Так