— А как же Тиа? По-моему, он искренне любит ее.

— Тиа - другое дело. Она такая же, как и он. Энди видит это. Жизнь сломала ее физически, сделав твердой внутренне. Она нашла в себе силы выжить. Не смочь существовать, а именно выжить. Он считает, что она с ним одной крови, и в глубине осуждает Мартина. Это его ошибка. То, чем занимается Энди — тяжелый промысел. Нет, не вообще, а именно для него. Он терпит унижение, которое порождает взрывы душевной боли, но ему это надо. Он живет за счет этого. Выживает. Таким образом он наказывает себя. Хлещет, чтобы пережить.

— Бедный мальчик, — вздохнула Джил. — Как все это отвратительно.

— Его держат две тонкие нити. Тиа и кулон. И если Тиа — боль его тела, то в кулоне заключена боль души.

Энди посадил девушку на валун.

— Что произошло у вас с Мартином? — поинтересовалась Тиа.

— Ровным счетом ничего. Чуть поспорили, но уже все выяснили.

— Если Мартин делает что-то не так, ты скажи. Я поговорю с ним.

— Милая. Мартин один из самых уважаемых мной людей. Он не может делать что-то не так. Не знаю, кому из нас, тебе или мне повезло больше тем, что он у нас есть. Я искренне привязан к нему, поэтому между нами ничего дурного произойти не может. Это я был немного неправ, и сейчас мне очень стыдно за это. Просто он сам хотел купить для Дель эту куклу, а я нечаянно опередил его.

— Она счастлива…

— И это главное.

— Но, Энди, не надо ее баловать. Она должна понимать счет деньгам.

— А я разве обозначал ей сумму? Она — ребенок, и не ее вина, что жизнь сурова к ней. Я — мужчина, и это будет моя вина, если я не смягчу ее.

Тиа улыбнулась. Он действительно становился мужчиной. Возмужал. Вчерашняя щетина вон по лицу. Он глушит в себе остатки ребенка, но его все равно видно, только усталость темными пятнами под глазами и тяжелой облачностью во взгляде.

— Что ты хочешь, чтобы я тебе сыграла?

— Я люблю каждую мелодию. Выбери для меня сама.

— Ладно. Тогда садись и слушай.

Энди как обычно прислонился к валуну и задумался. Мелодия Тиу плыла фоном его мыслям, и они разглаживались. Он держит в руках ее мечту, а она такая простая. Человеческая. Как мало люди понимают в жизни. Они почти никогда не ценят то, что у них есть. Нет, это не от испорченности или эгоизма. Они просто не знают, как это, когда нет. Они ходят и не понимают, что это может быть счастьем. Дышат, не испытывая боли. Возвращаются домой, покупают еду, единолично распоряжаются своим телом. Обычная… обычная жизнь. Еще так недавно он не мог дышать, а Тиа не может ходить, и обычная жизнь становится мучительной. Девушка играет на флейте для него мелодию. Для него. И это счастье. Он научился его видеть, научился его взвешивать. Это дорогой подарок. Редкий. Он не будет пересчитан на деньги и взыскан. Это идеальный подарок, который никто не сможет отнять, не сможет убить, потому что он пропитывает его. Стелется внутри. Вживляется частичками в каждую клетку. Он тоже сделает ей подарок. Цена неважна, и он точно знает, что плата за него никогда и никем не будет востребована.

Энди открыл глаза, когда сумерки уже густо осели. В доме тихо. Парень улыбнулся. Они берегут его сон. Здесь, в этой семье так принято. Наверное, он проспал ужин, но он точно знает, что найдет его на столе, заботливо накрытый чистым льняным полотенцем. И это здесь принято. Здесь принято любить и заботиться друг о друге. Мальчишка поднялся и вышел. Никого. Только Джил дремлет возле телевизора. Энди хотел незаметно пробраться мимо нее на улицу, но бабушка тихонько окликнула.

— А где приветствие, молодой человек?

— Не хотел беспокоить. Добрый вечер.

— Как ты думаешь, зачем я здесь сижу?

— Ну, не знаю. Смотрели телевизор.

— Ты думаешь, я увижу в нем что-то новое? Все старо как мир. Все пережевано настолько, что даже глотать противно.

— Ну…

— Не мучайся. Я стерегу тебя.

— Зачем? Мне что-то угрожает раз у меня такая мощная охрана? — пошутил парень.

— И очень серьезно. Истощение. Ты производишь такой грохот костями, что тебя даже глухой услышит. Садись и поешь. Не хочу, чтобы Тиа меня ругала потом.

Энди нехотя сел за стол.

— Тебе должно быть стыдно, — продолжила Джил. — Она из кожи вон лезет, чтобы вы были обстираны и накормлены. Если тебе плевать на себя, подумай о ней.

— Пирожки с картошкой, — облизнулся парень, приподняв край полотенца.

— То-то и оно, что она старалась.

— А где все?

— Тиа пошла поболтать с подружками. Дель где-то носит ветер, что свищет у нее в попе, а Джек и Мартин отправились разговаривать с духами.

Энди вынесло из-за стола. Джил даже не успела зачитать ему список своих напутствий. Он знал, где искать шамана и прямиком направился туда.

Мгла теснилась и густела. Оглушающе трещали цикады. Трава, иссушенная летней жарой, хрустела под ногами. Еще издали мальчишка услышал ритмичный зов бубна. Они там. Энди знал это место. Километрах в полутора от поселения находилось священное место. Небольшое почти круглое плато парило над обрывом, покоясь на скальном выступе. Даже в самые благоприятные месяцы на нем росло мало травы, и она была сплошь испещрена белесыми вкраплениями, словно кто-то исправно разбрызгивал над ней краситель. Древние, обглоданные ветрами камни, какого-то не совсем природного происхождения образовывали тысячелетний круг, в центре которого шаманы и устраивали священный костер. Парень остановился. Какое-то время он наблюдал за движениями двух фигур, потом все же решил приблизиться. Капли Дождя и Мартин шли по кругу, двигаясь характерными для индейского танца полускачками. Оба были босиком, с голой грудью, расчерченной магическими символами. Энди узнал в рисунках двуполого первого человека. Значит, они разговаривали с основателем человеческого рода. Шаман ястребино взглянул на парня, продолжая ударять в бубен высушенной бараньей костью с копытом. Минуя мальчишку, кам молча протянул ему связку погремушек из полых копытец и указал на баночку с магической краской. Поначалу Энди растерялся, но после скинул футболку, кроссовки и вступил в круг. Он не понимал, что делает, но внутреннее доселе дремавшее чувство подсказывало, что нужно просто повторять, самозабвенно отдаваясь действу. Парень потрясал погремушкой, не спуская глаз со спины названного брата. Он привязался к нему, и даже любит по-своему. Зря. Это излишне. Привязанность обязывает, чего уж точно Энди не хотелось. Парень смотрел, как играют блики на смуглой спине, и чувствовал себя виноватым. Он не должен был разговаривать с Мартином так грубо, потому что того можно понять. Мартину больно осознавать… здесь все в кучу. Ох, какая куча! Энди и сам уже не знает, как к ней подступить. Он запутался. Просто не хватает жизненного опыта. Обычного, а не эксклюзивного, какового у него в переизбытке.

Хищные блики костра гладят смуглую кожу. Движения созвучны ритму бубна. Все настраивает на определенное состояние отрешения. Транс. Становится как-то хорошо. Что-то отпускает. А танец классный. Есть в нем определенный смысл. Древний и мудрый. Капли Дождя подбрасывает в огонь травы, поджигает связку из стеблей, окуривая мальчишек. Смолянистый дурманный смог щиплет глаза, обдирает ноздри, властно проникая вовнутрь. Голос хатаали слышится отовсюду. Энди не понимает ни слова из его молитв, а надо? Все равно ему никогда не разобраться в этих духах. Тиа разговаривает с ними нежными звуками флейты, Джек отрывистыми фразами с подвыванием. Может быть, они как-нибудь поймут и его на английском? «Послушайте, — подумал Энди, мысленно взывая к неизвестным невидимым обитателям. — Мне дорога эта девочка, и мне близок этот парень. Все, что я делаю, как бы скверно оно ни выглядело, я делаю для них. Я благодарен им и вам за то, что сейчас тут танцую. Просто помогите и все. Мне больше ничего не надо. Пусть Мартин поймет меня без обид, а Тиа начнет ходить. Вам же не трудно это, кто бы вы ни были. Вы же оставили меня на этой земле мучиться, так пусть не мучаются они. Со мной разберетесь позже, ведь вам без разницы когда. Я готов…»

Энди затянулся из священной трубки. Потом еще раз. Капли Дождя, Мартин и он сам, а, может быть, и еще раз. Он не помнил, потому что его сознание вырвалось и повисло где-то вне подобно