Сергий, брат Варда и логофет дрома (фактически министр внутренних дел по современной терминологии) евнух Феоктист. Первые двое – сторонники иконопочитания, как и вся ее семья; Феоктист – иконоборец, но притом трезвый политик, ясно видевший грядущее поражение иконоборчества под напором возбужденного фанатичными монахами народа: значит, оставалось либо пасть – либо возглавить иконопочитательный ренессанс со всеми вытекающими отсюда политико-экономическими выгодами (к этому мы еще вернемся). Патриарх Иоанн VII Грамматик (на кафедре в 837–843 гг.) был ярым иконоборцем, и позиции его казались незыблемыми. Шарль Диль пишет, что какое-то время Феодора была в нерешительности, какую из противоборствующих сторон поддержать. Вынести окончательное решение позволило стечение ряда причин и обстоятельств. Сначала поговорим о сентиментальной составляющей осуществленного Феодорой переворота от иконоборчества к восстановлению иконопочитания – сильно любя своего покойного мужа, она переживала насчет того, что православные иконопочитатели предавали его душу и память анафеме. «Торги» начались именно с этого, и в их ходе Феодора проявила себя никак уж не кроткой агницей, но, скорее, разъяренной львицей. Монахиня Кассия (Сенина) верно пишет в предисловии к сборнику фрагментов византийских хроник «Лев Преступник»: «Между смертью императора Феофила в января 842 г. и восстановлением иконопочитания в марте 843 г. прошло больше года; все это время между правительством и православными шел ожесточенный торг, и предмет его известен как из рассказов хронистов, так и из житий святых: православные, приглашенные на прием к императрице, стали просить ее восстановить иконопочитание, а Феодора взамен потребовала, чтобы они простили Феофила за гонение на иконопочитание и чтобы его имя возносилось в Церкви, как имя православного государя, чему большинство исповедников поначалу жестко воспротивилось, но в конце концов им пришлось уступить воле императрицы, которая пригрозила в случае их отказа царствовать так, «как приняла и научилась от свекра и мужа». Очевидно, что следует, скорее, говорить о том, что это императрица диктовала условия православным, нежели наоборот. И патриархом, как мне думается, Мефодий стал не столько «благодаря собственному авторитету», сколько благодаря тому, что именно он согласился устроить публичные моления за покойного Феофила, от чего остальные исповедники, по-видимому, категорически отказывались». Вот конкретные цитаты из переговоров иконопочитателей с императрицей, когда она попыталась купить прощение мужу якобы оставленными им деньгами для обиженных им иконопочитателей: ей было сказано: «Серебро его с ним да будет в погибель! Нет ему части или жребия с благочестивыми и православными, святотатцу и богоборцу. Ибо он был врагом Божиим, и ясно, что таким он и умер!» В ответ на это Феодора, «исполнившись гневом», сказала: «Если вам так думается, идите прочь от меня! Ибо я, как приняла и научилась от свекра и мужа, так и буду царствовать и управлять. Вы же увидите!» – и изгнала оных отцов «не только из дворца, но и из Города».

В итоге пресловутый «консенсус» был найден, провели церковный собор, патриарха оперативно поменяли на иконопочитателя Мефодия I (кон. VIII в. – 847 г., на кафедре с 843 г.), и, основываясь на заверении Феодоры о том, что муж ее перед смертью покаялся и поцеловал икону, церковники борзо сочинили напичканную видениями и чудесами повесть сладчайшую о том, как царь Феофил по смерти Богом помилован был (что вдвойне нелогично – во-первых, уверения Феодоры формально хватило бы для того, чтоб утверждать, что Феофил умер в мире с Богом и Церковью, т. о., ему не было нужды в посмертном прощении, во-вторых, никакого посмертного прощения с точки зрения христианского богословия не существует вообще, ибо покаяние (и как его следствие – прощение Богом) возможно только при жизни). Но Церкви в ее постоянном желании выслужиться перед властью и собственное богословие не указ, и этот образчик медово-елейного церковно-византийского витийства сохранился даже в древнерусском «всемирно-историческом» своде, известном как «Летописец Еллинский и Римский» (показательно отношение византийской власти к Церкви, зафиксированное в рассказе о том, как последний василевс Константин XI (1405–1453 гг., правил с 1449 г.), дважды вдовец, надумал жениться в третий раз на… вдове турецкого султана Мурада II (1404–1451 гг., правил в 1421–1444 гг. и с 1446 г.), желая таким образом сочетать устроение семейного счастья с отведением угрозы от Константинополя; его друг Франдзи так успокоил монарха по поводу того, как Церковь отнесется к браку василевса со вдовой турка: «Для того, чтобы получить необходимые разрешения, требовалось только пожертвовать деньги на бедных, на сирых да на храмы»). Но вернемся к Феодоре и отметим, что дело вовсе не заключалось лишь в «посмертной реабилитации» горячо любимого мужа. Вспомним позицию евнуха Феоктиста. 843 год показал, что, хотя официально на идеологическом, религиозном и философском уровнях иконоборчество потерпело поражение, однако, когда эпоха иконоборчества завершилась победой иконопочитателей, секуляризованные монастырские земли монахам возвращены не были; богатство Церкви серьезно истощилось, будучи перекачанным в императорскую казну, и сама она оказалась под бдительным контролем государства. То есть фактически экономико-социальная программа, поставленная первым иконоборцем, Львом III, была целиком исполнена – при этом власть полностью «сохранила лицо», в память о чем был «сочинен» новый церковный праздник – «Торжество Православия», отмечаемый в Церкви доныне, а Феодора во благовремении попала во святые.

Еще несколько штрихов к портрету этой правительницы. В 853 г. болгары нарушили границу и напали на Византию, надеясь, что женщина на престоле не окажет им серьезного сопротивления; однако Феодора послала царю Борису I (правил с 852 по 889 гг., умер в 907 г.) следующее преисполненное достоинства и язвительности письмо: «Я буду воевать и надеюсь тебя одолеть, а если – нет, и победишь ты, то все равно возьму верх и одержу явную победу я, ведь ты нанесешь поражение не мужчине, а женщине». Действительно, происшедшее позже столкновение закончилось не в пользу агрессора. Византийский флот в 853 г. отбил у арабов Крит и сжег их флот в дельте Нила. Золото просто текло в казну. Ш. Диль пишет: «В особенности она поставила себе задачей хорошее управление финансами империи. Говорят, она понимала финансовые вопросы, и в одной легенде рассказан по этому поводу следующий любопытный анекдот: император Феофил стоял раз во дворце у окна и увидал, как в гавань Золотого Рога входит большое великолепное коммерческое судно. Справившись, чье это прекрасное судно, он узнал, что оно принадлежало императрице. Император промолчал; но на следующий день, отправляясь во Влахерны, он спустился в порт и приказал выгрузить корабль, а затем поджечь его. После этого он обратился к своим приближенным со следующими словами: «Вы, конечно, и представить себе не могли, чтобы императрица, жена моя, сделала из меня купца! Никогда до сих пор не было видано, чтобы римский император занимался торговлей». Не входя в подробности этого происшествия, надо заметить, что Феодора умела управлять государственной казной не хуже, чем своей. Когда она сложила с себя власть, казна была достаточно полна» (об этом – чуть позже. – Е.С.).

Еще в