Шрифт:
Закладка:
Он потряс головой. Наверное, давление, ударило. Это погода виновата, вроде тепло, но ветер сильный, вот голову ломит, и нос непробиваемо заложен. Надо список составить, так он не разберется, и ведь не отложишь, надо сейчас, пока совсем не слег. А потом отлежаться у Иры. Пумка должна понять, ведь они, как в надоевшей семье, он в кухне спит, она в комнате.
За соседним столом, рядом с портативным телевизором, зашумели сдержанно: шла трансляция из Сиднея. Наши не то выиграли что-то, не то, напротив, ушла медаль из-под носа. Игры начались еще в прошлую пятницу, но он, к тому времени, уже два дня бредил Пумкой. Ему всегда было приятнее смотреть с ней, весной они ходили на волейбольный матч, не то, что ему нравилось, но рядом находилась способная напрочь выбить из головы все окружающее. Он и забыл, весь вечер любуясь не стройными волейболистками, на которых и приходили глазеть мужики, а сидящей рядом.
Звонок.
– Я не понял, а чего ты, собственно, звонил-то? – Григорий немного путано начал объяснять свою версию, годовщина, а у него ничего от Нади не осталось, хоть бы что… – Ну знаешь, брат, ты с этим завязывай. У тебя под носом Ирка есть, или ты и с ней умудрился поцапаться?
Не даст. Ну ладно, придумает еще что. Позвонил графологу и нотариусу, перебирая хрустящую тысячу в кармане, договорился придти завтра, расплатиться по долгам.
Ира вызвалась проводить до его дома, ну как иначе? Сказал только, чтоб ждала внизу, он быстро, возьмет только самое необходимое. Лекарства, там, щетку, да все есть у нее, и лекарства и его щетка, ведь не в первый раз. Запихал в пакет, что подвернулось и набросал что-то вроде объяснительной для Пумки. «Милая, еду на денек к Ире, мне кажется, это она могла быть, прости, правда нужно». Объясняться с Надей ни письменно, ни вербально Григорий так и не научился, глотал обвинения, и только шептал: «прости». Особенно последние дни перед ссорой, когда Пумка срывалась буквально по любому поводу. Егор, зараза, так некстати посетивший их, высказался насчет предменструального синдрома, прошелся по гостеприимству хозяйки и едва не получил от Григория хорошую плюху. Но в чем-то был прав, в Пумку будто бес вселился. Хотел остаться, Надя не разрешила, обычно она никогда не противилась гостям, а тут взбрыкнула, да Егор повел себя некрасиво, но и выпихивать в последнюю электричку. все одно, нехорошо. В итоге Григорий отправился провожать брата. Тому как раз пришло сообщение на пейджер от матери. Беспокоилась. Младший родился желанным, а потому облаченным теплом и заботой. Григорий тоже поначалу заботился о брате, все же, родная кровь, но Егор быстро обнаглел и стал требовать, а не получая желанного, стучал матери, с превеликим удовольствием и в красках расписывая мнимые и подлинные обиды. Как он дотянул в этой семейке до таких лет, непонятно. Пумка вот решилась куда раньше. Многие уходили, а он…
Спохватился, – сидит перед письмом, а его ждут, – поспешил вниз, но упреков не дождался, Ира, она такая. Взяла под руку, молча пошли к автобусу. По дороге расчихался, она спохватилась, достала платок и капли в нос. Вливал морскую соль прямо на остановке, хорошо никого поблизости. Почти семья.
Когда добрался до ее квартиры, вдруг набросился озноб. Ира захлопотала, хотела звонить знакомой врачихе, из последних сил воспрепятствовал. Температура тридцать семь и два, странно, конечно, но не смертельно. Да, антигриппин лучше принять: в свое время, Ира работала фармацевтом, в препаратах разбиралась. Это потом, когда частную аптеку задавила сеть, ушла на нынешнюю работу, а так бы…
И еще обошла Григория со свечкой, чтоб изгнать хворь. Сердце тревожно стукнуло, неужто найдет? После ужина забылся сном на неразобранной кровати, проснулся утром, когда Ира уходила.
– Как ты?
– Ты как? Мне нормально, я на диванчике. Лежи, не вставай и проверь температуру. К обеду постараюсь выбраться, – поцеловала в лоб и ушла.
Температуры не оказалось, общая вялость и туман в голове, ерунда. Выждав с полчаса, Ира имела привычку возвращаться с полдороги, что-то позабыв, стал шуровать по шкафам и секретерам, не представляя, даже приблизительно. где следует искать, и что именно. Искал быстро, вытаскивая и перерывая содержимое ящиков, ящичков, шкатулок… От нервно напряжения заболела голова, принял две таблетки аспирина и снова за работу. Руки тряслись. Телефонная трель.
Уронив ящик, замер на месте. Подходить или нет, кто это может быть, подружка Иры, сама она, или…. После пятого сигнала не выдержал, снял трубку.
– Я чуть задержусь, надо сходить в магазин, только вспомнила, у нас шаром покати. Без меня не обедай, я приду, сделаю драники. Ты только картошку почисти и вытащи фарш из морозилки.
Это называется «шаром покати». Григорий вернулся к ящикам. Через час сделал перерыв, заглотил еще таблетку и усевшись на стул, принялся разбирать секретер.
Из непрозрачного целлофанового пакета посыпались фотографии. Много. Он с Ирой, это еще до отъезда, просто он, Ира с подружками. Еще пакет, виды Москвы. Еще отдых с подружками в Гаграх, когда это, а вот тут, девяносто седьмой. Еще. Как вытряхнул, так и оставил лежать.
Пумка. На весь пакет одна фотография. Помятая, утыканная черными от копоти иголками. Еще какой-то песок или земля. Григорий содрогнулся. Вложил все в пакет обратно, вынес во двор, сжег, выбросил в помойку. Долго стоял, пока не почувствовал как продрог, еще бы, выскочил в одном пиджаке. Ветер сегодня ледяной, да и температура, несмотря на ясную погоду, не баловала, чуть выше десяти.
Вернулся. Нет, рассказывать нельзя. Фото старое, смазанное, будто снято наспех. Может и так. Специально ездила фотографировать? Когда? Пумка изображена в синей джинсовой куртке, она редко ее надевала. Лето в тот год выдалось теплое, значит, весной, как только он….
Или он пытается оправдать Иру? Или…
Позвонил ей на работу, сказал, поедет к нотариусу, надо довнести, картошку он почистил. Ира повозмущалась, потом сдалась. Все равно тебя вылечу, только и произнесла негромко.
Он повесил трубку, быстро собрался. По дороге, перебирая в кармане купюры, вдруг вспомнил – их с Пумкой фотографировал Егор, как раз весной, в начале мая. Было холодно. У него должны сохраниться фотографии, он ведь так и не прислал. Захотелось выйти, звякнуть брату на работу. Взял себя в руки.
Как же раньше-то не вспомнил. Пумка всегда была рада фотографироваться, ей нравилось позировать, нравилось когда снимал он, на хороший зеркальный «Кодак», единственное чего не давала – снимать обнаженной. Желала, чтоб так видел. Сердце снова пропустило удар. Помнил родинку внизу живота, помнил острые розовые соски, перламутр раковин ушей, ей нравилось, когда он их легонько прикусывал, столько раз просила. Помнил завитушки прядей, закрывавших уши. Высокий лоб на который она иногда спускала косую челку. Локоны, спадавшие на шею, струящиеся по спине. Иногда Пумка заплетала косу, но сложную, не три пряди, а вплетая в них еще столько же, совсем тонких. К лету она эту красоту состригла безжалостно, и жарко и возиться по часу сил нет. Стала другой Пумкой, к которой тоже надо привыкнуть. Постоянные метаморфозы, но она по гороскопу близнецы, а им, говорят, свойственна изменчивость.
После он привыкал к еще одной Пумке. Теперь вот…
Автобус уже выпускал пассажиров, когда Григорий очнулся. Вылетел в захлопывающиеся двери. Нотариус слегка опешил от долларов, но принял без разговоров, пересчитав по курсу соседнего обменника. Выдал триста пятьдесят рублей сдачи. Расписку. Попросил зайти на следующей недели, все будет сделано. Он позвонит.
Выскочив из душной комнатки, позвонил Егору. Надо торопиться, ведь Пумка ждет, а каждый день задержки для нее…
– У тебя остались фотографии с Надей,
