– Хорошо.

Каждый раз, когда он скуп на эмоции, я подозреваю неладное. Однако сейчас я понимаю, почему Грегори так себя ведет. Чем больше хочешь спрятать, тем меньше говоришь, думаешь и делаешь. Пока отец выбирает, какую доску прибить, Грегори не сводит с меня глаз. Его слипшиеся от пота волосы потемнели. Он сжимает молоток и облизывает губы, протирая тыльной стороной руки лоб и глубоко дыша. Жарко. На этой крыше определенно жарко и мне тоже, уже пора заняться делом. Я решаю отключить голову до блаженного прохладного вечера. Главное, я понял, что Грегори не нужно прятаться по углам и пока никому ничего не угрожает.

Когда я вхожу к Рею и Алтею в конюшню, они оба демонстративно отворачивают морды. Обычно я вывожу их из загона с рассветом и возвращаю только к закату, а сегодня, измотанный разборками с Ридами, проспал. Если Алтей, более продажная скотина, может поменять свое мнение ради морковки, то Рей будет фыркать, пока я не загоняю его до хрипоты.

С Алтеем я разделываюсь быстро, предложив сочное яблоко, – и вот конь уже нетерпеливо бодает дверь, спеша на волю. Рей капризничает: от яблока он отворачивает голову, всем видом показывает, что преграды для него – мелочь и он лишь из уважения ко мне еще не вышел на улицу сам. Его ум и мимика в очередной раз поражают меня. Словно человек, словно еще один непутевый, но оттого не менее любимый брат. Я, как обычно, просто открываю ворота, ставлю воду и жду, пока он сменит гнев на милость. Времени у нас немного, но, честно говоря, Рей готов к скачкам. Он обожает соревноваться с другими лошадьми, а Алтей ему в этом не помощник. Он резвый, молодой конь, но соперничать с моим дьяволом бы не смог.

– Ладно, дружище, я понимаю, что немного запоздал, но и ты должен простить меня! Мне пять плетей дали! Вся спина до сих пор горит, как от укусов муравьев! Я должен был отлежаться, – говорю я. Рей все не поворачивает ко мне голову, хотя глазами косит в мою сторону. – У нас с тобой великая цель, дружище, нам надо спасти ранчо от проклятых крыс. Мы же не любим крыс?

Он ржет так, будто понял, о каких крысах речь. Еще немного – и запрягут меня, а Рея посадят сверху. Дожили! Благо никто не видит, как я уговариваю коня на тренировку.

– Мы обязаны прийти первыми, понимаешь? Теперь на кону не только год оплаченной аренды, но и судьба всей нашей земли. – Он поворачивает голову, а я продолжаю говорить. – Да. Не будет зеленой травы, речки по вечерам. Забудем о вкусной еде, и ночлег станет волей случая. Дорога превратится в дом. – Я говорю серьезно и вижу, как Рей выходит из стойла.

Зато меня накрывает паника. Я по-настоящему понимаю, о чем говорю. Позавчера я переживал за сестру и ее девичью честь, вчера – за свою задницу, а сегодня я переживаю за свой мир. Проиграв скачки, мы будем вынуждены уехать. И нет, мы не получим за ранчо и цента. Скорее всего, нам придется распродать всю утварь, драгоценности матери и Патриции. Я бросаю взгляд на Алтея, потом – на Рея. И лошадей тоже придется продать? Своих друзей? Ни за что! Я лучше поубиваю одного Рида за другим, чем отдам Рея другому человеку. Друзей не предают и не продают на аукционе. Я поднимаю голову на крышу. Ее давно стоило заменить, но даже эти гнилые доски слишком дорогие для Ридов. Все. Они не достойны топтать наши поля, смотреть на долину и ни в коем случае не должны одержать верх. К черту золото. Мое сердце принадлежит этой земле, и я буду ее защищать… Я закрываю глаза, прокручиваю в памяти последнюю пару недель. Враг – искупление, друг – кара, медь – кинжал и, по всей вероятности, я сам на него напоролся. Но крови не будет: медь – мягкий и податливый металл.

Рей фыркает. Я опять забыл о нем. Забыл обо всем, кроме долины.

– Иду я, иду.

День больше не кажется знойным. Не знаю, что на меня нашло на крыше, может, какое наваждение, но пока мы с Реем добрались до тренировочного поля, я даже немного продрог. Солнце закрыли облака, мой разум – жажда мести. Разминка длится чуть больше обычного. Не стоило мне пропускать вчера тренировку. Мышцы, как механизм: чуть постоят без дела и уже скрипят. Зато после разминки пыль опять поднимается столбом и не оседает, пока мы носимся от старта к финишу. В какой-то момент я понимаю: мне тренировка нужна чуть ли не больше, чем Рею. На несколько часов я перестаю думать о цене проигрыша и полностью отдаюсь бешеной скачке. Спина после порки болит с новой силой, но боль лишь подстегивает меня. Она вообще действует на меня иначе, чем на других: заставляет яростнее драться, кричать, бороться. Я давно заметил, что стоит моему телу разнежиться, как мысли улетают куда-то в небеса. Поэтому порку я воспринял, как встряску, а не как наказание.

– Так, парень, давай полегче. Перерыв. – Я осаживаю Рея. Не хватало правда загнать его перед скачками. Я чувствую, как он против, как дрожит в нетерпении, но главный тут я. – Нет. Иди попасись и попей воды из ручья, иначе оба издохнем.

Он фыркает, но идет выполнять мои указания. А я, едва спешившись, понимаю, что ноги против моей воли стали колесом. Бедра и колени дрожат. Я прижимаю ко лбу ладонь, не понимая, почему меня бросает то в холод, то в жар. Душно. Опять душно. Единственное слово, которое крутится в моей голове, хотя солнце все так же укрыто шалью из неплотных облаков, а листья колышутся под пальцами ветра.

Я стаскиваю с себя рубаху и подворачиваю штаны до колен. Мелькает шальная мысль вообще раздеться, но последние остатки достоинства напоминают: нечего тут разгуливать голышом. Я смотрю на свою грудь и живот. Я редко оцениваю себя, но насколько я привлекателен, интересно? Девушки в городе все чаще задерживают на мне взгляд. Я не только крепкий, но и достаточно высокий. Это, как мне кажется, даже хорошо, делает мое сложение гармоничнее. Я вытягиваю руки вперед и напрягаю мышцы. Впрочем… сейчас точно не до поиска жены и не до таких размышлений. Тут бы сохранить дом, а то кому нужен бродяга?

– Себя разглядываешь? Как неприлично, Франческо, как неприлично. – Я вздрагиваю от неожиданности, когда в