– С тех самых пор, как меня поколотили, отстегали и укатали до смерти. – Я не знаю значения слова «нарцисс», но прикидываю и стараюсь дать максимально верный ответ. По всей видимости, я сбил Грегори с толку: он изменился в лице. – Что?! Не смотри на меня так. Не знает такой деревенщина, как я, что такое нарцисс.

– Ты не деревенщина…

Он, кстати, пришел без рубашки. Только-только, видимо, освободился. Мой отец умеет занять рабочие руки.

– Ты ранчеро.

– Спасибо, это помогло. – Я закатываю глаза. – Что не так, Грегори?

– Все еще болит? – спрашивает он так тихо, что мне приходится с боем отнимать у ветра эту фразу.

– Сейчас немного. Я потревожил кожу, хотя Патриция щедро обработала меня мазью. – Я вздыхаю. Волнуется, что мне досталось из-за него? – Эти раны не твоя вина. Патриция плакала вчера полчаса, пока занималась со мной, прошу, новых стенаний я не переживу.

– Я не собираюсь стенать. – Он говорит это с нажимом, вкладывая какие-то свои эмоции, отдающие привкусом тьмы и гнева. – Покажешь?

– Вот. – Я поворачиваюсь к нему спиной. – Ничего такого.

Просто-напросто пять полос. Отец правда бил не в полную силу, я бы даже сказал, меньше чем вполсилы. Поласкал хлыстом, если так вообще можно говорить. Я с утра смотрел в зеркало, и они выглядели сносно. Сейчас, вероятно, проступила кровь и где-то припухла кожа. Не вижу лица Грегори, но, боюсь, для него меня раскромсали и измучили, как Христа. Я заметил одну трогательную, но немного тревожащую черту его характера – желание взять ответственность за все грехи своей семьи на себя. Это слишком, как по мне. Человеку бы хоть свой крест донести до смерти, а он умудрялся взвалить на себя груз целого рода. И не повезло же ему иметь пять братьев! Я выдыхаю, решая больше не огорчать Грегори видом своей спины, и вновь разворачиваюсь к нему лицом.

Конечно же, он выглядит, как привидение.

– Ты перегрелся? – поддеваю его я. Он сглатывает и переводит глаза с небольшого, я бы сказал, крохотного рубца на моих ребрах на меня. Так и хочется встряхнуть его, чтобы взял себя в руки. – Грегори, скажу это один раз. Хотя чувствует моя душа… – Его взгляд чуть проясняется. Ура! – Мне не больно. А ты тут ни при чем вообще. Я пошел бить морду Колтону за свою сестру, и все на этом. Не ты обманул Патрицию, не ты выбил из-под брата стул. Заканчивай смотреть на меня и моих родных побитым щенком. Особенно на Хантера, который то и дело подтрунивает над тобой! Не произошло ничего ужасного. Пока что…

– Вот именно «пока что», – эхом отзывается Грегори. – Надо быть начеку. Я… – Он сжимает кулаки. – Франческо, ты вообще понимаешь, что между нами пропасть? – Я склонил голову в немом вопросе. – Ну. – Он машет рукой куда-то за спину и берет с земли камень. – Тебе есть что терять. Твоя семья, твоя долина, твои лошади и все, все, все. Вчера Бог, сегодня бродяга. Огромные ставки.

– Я не проиграю скачки, – выпаливаю я, не дожидаясь конца его монолога, и смотрю на камень. – Ни за что!

– Не проиграешь, – уверенно говорит он.

– Хорошо.

– Но я о другом. Я… Я о себе, Франческо. Я уже бродяга. Даже если мне дадут землю, дадут дом больше вашего, я – бродяга, и никем другим мне не быть. – Он подбрасывает камень и ловит. – Даже этот жалкий камень ты любишь больше, чем все места, которые я провожал глазами по дороге сюда. Мне важно, что будет с вашей семьей. Мне нечего терять, но я ни за что не позволю тебе потерять что-либо.

– Ты можешь жить здесь! Мои явно не против, даже Хантер! Да мы вдвоем ему… – Я восклицаю это так воодушевленно, как только могу. На самом деле я пытаюсь заглушить истину, которую громом обрушил на меня Грегори.

Он не я. Земля ничего не значит для него, но что имеет для него значение? Что?

– Уверен на все сто, что я и в одиночку могу справиться с Хантером. – Он лукаво прищуривает глаза и улыбается. Нет. Он не станет больше делиться тоской. – Особенно, если подкрадусь к нему со спины и дам под зад! – Он указывает подбородком мне за спину. На наши крики и споры Рей решил проверить, чем мы тут опять недовольны. – Твой конь – это нечто. Все чаще кажется, будто он человек.

– Думаю, так и есть, – фыркаю я и, отвлекаясь от ухмыляющегося лица Грегори, запускаю пальцы в густую гриву Рея. Он ищет в моей свободной руке яблоко, но уж прости, дружище, от своего ты отказался в конюшне.

– Вот… именно это я и имел в виду.

Грегори прав. За последние десять лет у меня случилось всего два знаковых события. Первое – смерть матери, которая забрала часть моего сердца с собой. Я никогда не смогу оправиться после потери, хотя сейчас, к своему стыду, намного реже вспоминаю о ней. Но боль не ослабевает. И второе, полная противоположность, – появление в моей жизни Рея. Как сейчас помню, худой, весь мокрый, но уже наглый и упертый, он появился на свет пять лет назад. Обычно жеребята встают на ноги спустя пару часов после рождения. Рей же, как истинное исчадие ада, уже через полчаса мучил кобылу и не знал, до кого ему еще докопаться. Тогда-то мы и встретились, встретились и больше не расставались. Отец сразу заметил особую связь между нами и подарил его мне. Дружба с Реем помогла мне пережить утрату матушки. Он и моя долина.

Поэтому, когда в ушах вдруг гремит гром, а в паре шагов от меня словно взрывается земля, я на миг решаю, что пришел мой час покинуть этот мир.

Ох, может, лучше бы было так. Рядом столбом поднимается пыль.

– Франческо! Франческо!

Слова Грегори еще сильнее бьют по ушам, и меня наконец-то выдергивает из оцепенения. Паника перекосила лицо Грегори, взгляд его мечется от неба к земле, от одного дерева к другому, от моих ног к моим глазам. Рей ржет и, встав на дыбы, летит галопом в сторону ранчо. Мне хватает полминуты, чтобы все осознать.

В нас стреляли.

Кровь все громче шумит в голове, и я обнаруживаю, что Грегори с силой сжал мою руку. Я морщусь. Он пытается оттащить меня в укрытие, но я отчего-то застыл. Грегори толкает меня и повышает голос:

– Франческо! Очнись!

Гремит еще один выстрел, но где-то вдалеке. Грегори, видимо, поняв, что меня