Киран промолчал. Горючие дривские болота были ему хорошо знакомы еще со времен наместничества. В свое время, выкуривая дривов из тайных убежищ в этих самых лесах, он приказал поджечь немало торфяников. В сердце ария начало опять пробуждаться недоверие к насмешливому, скрытному Дичко. Куда парень его ведет? Возьмет да и спихнет в огненную яму — и горелых костей не найдут…

«Может, убить его? Подождать, пока отвернется, и мечом в спину… А дальше? Как выбираться отсюда? Я даже не знаю толком, где мы! А если волки вернутся?»

Поэтому Киран ощутил большее облегчение, когда огненные болота остались позади и снова начались леса. Дичко почему-то свернул к северу — впрочем, сказал, что это ненадолго и скоро они окончательно повернут на юг. Теперь их путь пролегал через холмы, гряда за грядой поднимавшиеся до окоема. Каждая следующая гряда была выше предыдущей, а в раздольях росли леса — как ни странно, не ельники и даже не березняки — дубравы.

— Вроде идем на север, но снега все меньше, — заметил Киран. — Вон, смотри, там вдоль речки вообще снега нет, и вода не замерзла…

Они отдыхали на вершине холма, где остановились перевести дух и поесть. Киран уже который день с радостью ловил себя на том, что устает куда меньше, чем прежде. Обвыкся, приноровился, даже начал получать удовольствие от самого ощущения, что идет… Кроме того, на ходу отлично думалось. Постоянную мучительную тревогу, отупение как рукой сняло; за время пути Киран успел до тонкостей продумать, как понемногу, со всей осторожностью начнет свое возвращение ко двору, в новые влиятельные круги Аратты…

День уже клонился к вечеру. Перед ними раскинулась небольшая лесистая долина, обрамленная двумя скалистыми хребтами, рассеченная шумной изумрудно-зеленой речкой. Над рекой клубился пар, оседая инеем по берегам.

— Тут вишь, в чем дело, — теплые реки землю греют, — объяснил Дичко. — Дальше к северу — Алаунские горы, там полно горячих источников. А вода оттуда бежит сюда и дальше в наши болота. Каждый год такие паводки, оборони нас, Ячур! Вот они, Алаунские горы, уже видны!

Дичко указал вдаль, где у самого края неба в синей дымке виднелась изломанная линия гор. Киран смотрел на нее и чувствовал, как крепнет его надежда выжить.

— Я щедро награжу тебя, когда мы дойдем до Станимира, — пообещал он.

— То, что меня избрали вести тебя, и есть лучшая награда!

Если бы Киран повнимательней слушал проводника, он подивился бы, с какой гордостью это было сказано. Но он столько раз слышал, какая это честь — просто служить ему, что воспринял слова Дичко как должное.

* * *

Закончив трапезу, Киран хотел спуститься в уютно выглядевшую долину, но Дичко настоял, чтобы они заночевали здесь же, на холме. Рано утром следующего дня они пустились в путь и к полудню уже шагали среди деревьев, направляясь к изумрудной речке.

Лес был светлый, чистый — не утомлявшие путников косматые ельники, а сухая дубрава. Покров из опавшей листвы, чуть присыпанной снегом, хрустел под ногами. В тенистых низинах намело сугробы, но чем ближе к речке, тем чище была земля. Дичко шел первым, внимательно глядя под ноги, тщательно обходя гнилые стволы деревьев и оттаявшие, пригретые солнцем места.

— Уже за полдень, скоро начнет холодать, — сказал дрив, остановившись в тени огромного, широко раскинувшего корявые ветви дуба. — Надо бы подумать о ночлеге. Я пойду вниз, к реке, наберу воды. А ты походи тут вокруг по косогору, набери хвороста и дровишек для костра. Вроде вон там, на пригорке, я видел сухостой…

Киран, не чинясь, отправился в указанную сторону; за время похода он уже привык относиться к Дичко как к товарищу, а не как к слуге.

Путники разошлись в разные стороны. Киран неторопливо поднимался на пригорок. В воздухе не было ни ветерка, и вельможе казалось, что озарявшее его зимнее солнце ощутимо пригревает. На самой вершине холма лежали останки древнего дуба. Исполин сгнил много лет назад — лишь торчали в небо остатки огромного пня, из которого тянулся к небу тонкий ствол правнука. Почти рассыпавшийся ствол лежал, распавшись на несколько больших кусков, ниже по склону, окруженный молодой порослью. «Да тут на десять костров хватит», — довольно подумал Киран, присаживаясь на толстую сухую ветку и подставляя лицо солнцу.

Он глубоко вздохнул, чувствуя, как уходит накопившаяся за дни тяжелого пути усталость… И вдруг подскочил, невольно вскрикнув, — что-то обожгло его ногу. В следующий миг кожу опалило так, словно кто-то сунул ему в штаны ворох раскаленных углей. Киран взвыл от неожиданной боли, дергая пояс, и понял, что произошло. По его ногам, рукам, животу бегали десятки крупных красных муравьев.

«Проклятье, тут муравейник!»

Киран кинулся в сторону от неудачного места отдыха, ругаясь по-черному и стряхивая с себя кусачих тварей, однако только получал все новые жгучие укусы. Да эти твари просто кишели у него под одеждой! Теперь Кирану чудилось, что их там сотни, что они у него под рубашкой, в сапогах, в волосах… Он сорвал с себя кожух и начал выпутываться из рубахи. Но когда наконец скинул ее, шипя от боли, и огляделся — вот тут ему стало по-настоящему страшно. Вся земля вокруг шевелилась. Пригорок, словно красным движущимся ковром, был покрыт муравьями. И все они широкими потоками текли в его сторону, прямо к нему!

Киран заорал от ужаса и бросился вниз, не разбирая дороги. Через несколько шагов он споткнулся и упал ничком прямо в полчище муравьев. Спустя миг они облепили его с ног до головы. Киран принялся с воем кататься по земле. Исчез блюститель престола — осталось обезумевшее от ужаса животное, забывшее обо всем, кроме боли. Ему казалось, что муравьи уже не только на коже, но и под кожей; что они у него в ушах и во рту. Что прогрызли живот, ползают у него в кишках и кусаются прямо там! То ли в бреду, то ли въявь Киран видел, как твари отгрызают от него, еще живого, куски кожи и деловито утаскивают в свои подземные норы…

Дичко стоял у подножия холма, слушая крики, вой, визг… Выражение его лица было строгим и возвышенным.

— Собор старейшин присудил отдать арьяльца тебе, большой человек, — торжественно произнес Дичко, когда вопли почти затихли. — Он был худшим из всех врагов дривов. Он привел убийц на нашу землю. Он разорил ее и обезлюдил. Он губил дривов без счета, как половодье губит твоих детей, наших любимых братьев. Возьми же его, большой человек!

В последнем предсмертном видении