Шрифт:
Закладка:
Алина Глебовна решила не говорить о смерти кота Мура, пока домочадцы сами о нём не вспомнят и не спросят, почему его нигде не видно. С горечью думала она о том, что кот Мур исчез для них, будто его никогда и не было. С горечью она думала, что, исчезни она из их жизни завтра, они спохватятся и вспомнят о ней только потому, что не приготовлен завтрак (обед, ужин), не вычищена обувь и не поглажена рубашка.
Когда все ушли по своим делам, Алина Глебовна вымыла посуду, вышла на балкон, положила коробку с телом кота в большую сумку, взяла лопату и отправилась хоронить покойника. Она зарыла его в лесополосе неподалёку от дома. Алина Глебовна уже год как присмотрела эту лесополосу для подобного случая. Кот старел, слабел, и век его кончался.
Управившись с похоронами, Алина Глебовна вернулась домой и начала собираться на работу. Сегодня она работала во вторую смену.
В городской больнице, где она работала, была большая суматоха. Выйдя из автобуса, Алина Глебовна увидела, что скорые то и дело подъезжают к приёмному покою больницы, из машин бойцы выгружают носилки с ранеными. Алина Глебовна ускорила шаг. Она вбежала в здание вслед за бойцами, несущими на окровавленных носилках стонущего парня. Парень придерживал рукой свою оторванную правую ногу, лежащую рядом на носилках, и время от времени повторял:
– Пришейте ногу! Ногу пришейте! Как же я без ноги?
Алина Глебовна отметила профессиональным взглядом, что жгут наложен правильно, и спросила бойцов, сделан ли противошоковый укол. Бойцы поставили носилки на пол в коридоре, уже заполненном ранеными, и ушли. Алина Глебовна побежала переодеваться.
Потом началась работа: обработка ран, перевязки, уколы. В минуты кратких передышек Алина Глебовна узнавала новости от медсестёр и санитарок: кто из врачей и медсестёр не вышел на работу; кто уже уехал из города – спасаться от обстрелов, которые усиливались с каждым днём; кто работает на передовой.
В адрес уехавших врачей Алина Глебовна сказала:
– Но ведь они давали клятву Гиппократа!
– Угу! – зло отозвалась медсестра Варя. – Они её дали одному только украинскому Гиппократу!
Поскольку рабочих рук не хватало, пришлось остаться дежурить ночью. Алина Глебовна не сомкнула глаз, выполняя просьбы раненых бойцов: дать пить, поправить простыню, взбить подушку, подать судно, просто посидеть рядом. К утру двое из бойцов скончались.
Возмущаться, гневаться, ненавидеть не было сил. Не было сил разговаривать друг с другом. Варя то и дело выходила на улицу покурить. Алина Глебовна вышла вместе с ней и попросила сигарету, хотя у неё не было привычки к курению. Так, молча, и курили, пока не занялся рассвет и вместе с рассветом не начался обстрел.
Все, кто мог передвигаться сам, заковыляли в подвал. Тех, кто передвигаться не мог, медсёстры и санитарки переносили в подвал на носилках. Им помогали легкораненые. Но легкораненых было немного. Так под грохот канонады прошло два часа. Алина Глебовна пыталась дозвониться до родных, но связи не было. А потом вырубилось электричество. Должно быть, снаряды повредили подстанцию. Пока электрик налаживал работу генераторов, Алина Глебовна так устала, так захотела спать, что тут же в подвале покрыла свежей простынёй «освободившиеся» носилки, легла и провалилась в сон.
Когда она проснулась, был полдень, канонада утихла, и Алина Глебовна отправилась к главному врачу.
Главный врач Семёнова, полная, молодая и очень привлекательная женщина, сидела у себя в кабинете за столом и что-то писала. Дверь в кабинет не была закрыта. Алина Глебовна постучала по ней согнутым пальцем. Главный врач подняла голову.
– Что? – спросила она низким хрипловатым голосом.
Алина Глебовна не узнала её голос – обычно звонкий голос жизнерадостной хохотушки. Всю ночь не спала, догадалась Алина Глебовна.
– Мне надо уйти. Можно?
Семёнова спросила:
– Вы вернётесь? Рук не хватает. Многие ушли ночью и не вернулись до сих пор. Вернётесь?
– Я постараюсь, – сказала Алина Глебовна. – Может быть.
Семёнова махнула рукой – мол, идите, – и в этом жесте было столько усталой безнадёжности, что у Алины Глебовны сжалось сердце.
Ей надо было поехать домой. Неизвестность мучила её с каждой минутой всё сильнее. Телефонная связь по-прежнему не работала. В душе росла и росла тревога за детей и мужа.
Алина Глебовна вышла из здания больницы и, стоя на крыльце, поразилась виду улицы. Улица была совершенно пуста. Никакого движения! Не было видно ни пешеходов, ни автомобилей, ни автобусов, ни троллейбусов. Даже бродячих собак не было. Совершенно пустую улицу заливал солнечный свет, и от этого было так страшно, словно Алина Глебовна попала в фильм-триллер, в вымерший город, где не было ни одной живой души. Казалось, что вот сейчас где-то там, впереди, появятся пришельцы с иной планеты с серой или зелёной кожей или зомби с оскаленными зубами, двигающиеся как заведённые автоматы. Было жарко, душно, и где-то за горизонтом порыкивал исполинский железный зверь, жаждущий жертв.
– Транспорт не ходит, – сказала за плечом Алины Глебовны Варенька, вышедшая на крыльцо покурить. – Домой не пойду. Вдруг обстрел, и спрятаться негде. Вы, если что, сразу падайте на асфальт или на газон. Авось пронесёт! А может, вам не ходить никуда? Страшно!
– Пойду! – сказала Алина Глебовна. – Я должна знать, как там мои дети.
Она спустилась с крыльца и отправилась в путь. Плохо было то, что на улице, по которой ей предстояло идти до своего дома несколько километров, не было жилых зданий с подъездами, куда можно было бы юркнуть в случае обстрела. Были только административные здания, школы, банки, магазины, и их входные двери были заперты и заложены, как и окна нижних этажей, белыми мешками не то с землёй, не то с песком. Кое-где были даже поставлены бетонные блоки. Охранников не было видно, словно их и не было никогда.
Алина Глебовна шла, и под её ногами хрустела стеклянная крошка, усыпавшая во всю ширину тротуары и часть мостовой. Многие дома, мимо которых она шла, глядели на неё пустыми глазницами выбитых окон. Когда она проходила мимо здания школы, из-за кустарника, растущего возле фасада, потянуло тленом.
«Нет! Только не это!» – подумала Алина Глебовна. Ноги сами понесли её к кустам, и она посмотрела, что там за ними.
Нет, это был не человек.
