– Нет, это не сон, – сказала Лариса Никаноровна. – Всё правда!

Алексей мельком, сам не зная почему, взглянул на небо. И остолбенел. Высоко над ними шёл на восток истребитель, оставляя за собой белый след.

– Бежим! – Он схватил Васю на руки и крикнул людям, толпящимся у входа: – Истребитель! Уходите!

Люди бросились врассыпную. Лариса Никаноровна бежала рядом с Алексеем. Он увлёк её в переулок. Они остановились отдышаться.

– Мы не знаем его намерений, – сказал Алексей. – Может, пустит ракету, а может, нет. Здесь мы в безопасности. Ему нужны административные здания.

– Дура я, дура! – охала Лариса Никаноровна, прижимая к себе испуганного сына. – Какая же я любопытная дура!

В начале июля закончилась сессия. Перед отпуском сотрудники кафедры собрались на последнее заседание в этом учебном году. Все были на месте. После заседания решили выпить чайку, а уж потом разойтись по домам. Ждали и Алексея. Но он не пришёл. Ему звонили, но он не отвечал на телефонные звонки.

– Он не придёт, – сказала Лариса Никаноровна. – Не звоните!

– Почему? – удивилась Марина Георгиевна. – Заболел?

– Нет, он, слава богу, здоров, – сказала Лариса Никаноровна. – Он на позициях.

Все замолчали и во все глаза глядели на Ларису Никаноровну.

– Точно? – спросила Марина Георгиевна, пряча телефон в портфель.

– Точнее не бывает! – подтвердила Лариса Никаноровна.

– Вот это мужик! – воскликнула в восхищении Марина Георгиевна и повернулась к Петру Степановичу, открывающему бутылку коньяка. – Наливайте, Петя! Выпьем за здоровье нашего защитника, единственного мужчину кафедры – Алёшу!

Пётр Степанович крякнул, но смолчал. И начал разливать коньяк по рюмкам. И все выпили за здоровье Алексея. Ещё никто не знал, что в эту ночь, пятого июля 2014 года, ополченцы оставили Славянск и в этот город вошли украинские войска.

Даже в конце июня – начале июля горловчанам казалось, что война далеко, что Славянск выстоит, и это придавало им уверенность в завтрашнем дне. Поэтому, выйдя в отпуск, почти все сотрудники кафедры взяли детей и поехали отдыхать на моря, Чёрное и Азовское. Там их и настигла весть о начавшихся страшных и беспощадных артиллерийских обстрелах Горловки, унёсших жизни десятков жителей…

Несколько недель Алексей осваивал военную науку и преуспел. По окончании курса бойца его отправили на охрану важных военных объектов Донецка. Бывший аспирант терпеливо ждал, когда наступит его очередь идти на передовую. И дождался.

Он изменился внешне. Его красивые руки огрубели, кожа лица обветрилась и потемнела от загара. Он узнал предел своей выносливости и бесстрашия. Он понял, что он на своём месте. Товарищи по оружию его уважали за храбрость, справедливость и чувство юмора, хотя нет-нет да и посмеивались над его позывным Флобер. Он посмеивался вместе с ними. Однажды между боями, когда они сидели в окопе, он пересказал им содержание повести «Простая душа». Парни некоторое время молчали. А потом одной сказал:

– Всем любви хочется, и служанке, и попугаю! Вот зараза этот твой Флобер! До печёнок достал.

Тем, кто не читал «Мадам Бовари», Флобер рассказывал содержание романа вечерами в казарме.

– Ну и сука баба, – бесхитростно комментировали бойцы. – Совсем запуталась в мужиках! И чего ей не хватало? Занималась бы лучше ребёнком! А муж её – тряпка! И зачем было о такой дуре роман писать?

– Мадам Бовари не хотела смириться с отсутствием любви и рутиной жизни, – объяснял Алексей. – Кто-то смиряется, а кто-то – нет. Флобер говорил: «Мадам Бовари – это я!» Жажда лучшего, как это люди понимают. Я вот в каком-то смысле тоже мадам Бовари. Я вот тоже хочу лучшего и со многим плохим не могу смириться. И вы, ребята, тоже. Поэтому мы здесь.

Парни кивали головами, но «Простая душа» им нравилась больше. Фелиситэ они сочувствовали, а Эмме – не слишком.

…Флобер перестал ползти, тронул Лешего за локоть, чтобы и тот остановился и прислушался. Лесок чернел впереди. До него оставалось метров двести. Было тихо, только в этом самом леске, который они с Лешим должны были проверить – нет ли там засады украинских карателей? – попискивала какая-то ночная птица.

«Авдотка, – подумал Флобер. – Или сова? Жаль, что я не разбираюсь в птицах. Не спит. Почему не спит?»

Крик птицы обеспокоил Флобера. Он привлёк внимание Лешего и знаками показал ему, что в леске кто-то может быть. Леший отрицательно покачал головой.

– Ночная птица, – шёпотом сказал он. – Всегда ночью кричит.

Ветер переменил направление и стал дуть им навстречу. Флобер щурил глаза и ругался шёпотом.

Когда до лесополосы оставалось метров пятьдесят, Леший перестал ползти и приподнял голову, прислушиваясь и вглядываясь в кусты.

– Да нет там никого! – зашептал он. – Может, перебежками?

– Нет, – отвечал Алексей. – Подползём ближе. Не возникай! Проверять надо на сто процентов.

Они проползли ещё метров пять, когда это случилось. Ветер бросил им в лица сухие остовы перекати-поля и ещё каких-то растений. Флобер успел закрыть голову рукой, а Леший не успел. Сухой колючий стебелёк влетел ему в горло, и Леший закашлял. Он кашлял тяжело, громко и надсадно и не мог перестать. Флобер решил ему помочь традиционным способом – изо всей силы он треснул Лешего кулаком по спине. Но это не помогло. Леший поднялся, он стоял на коленях в мокром снегу, прижав руки к груди, склонив голову, и нещадный кашель сотрясал его могучее тело.

Флобер тоже приподнялся, чтобы силой заставить Лешего лечь. И тотчас справа из кустов терновника ударила очередь крупнокалиберного пулемёта. Их обнаружили! Леший и Флобер упали в снег.

– Мать их! – крикнул сквозь кашель Леший. – Мать их! Я ранен. Лёха, я ранен!

Флобер молчал, уткнувшись головой в мёртвую заснеженную траву.

– Ты жив? – тряс его за плечо Леший. – Меня зацепило.

Леший снял перчатку, расстегнул куртку и засунул руку за пазуху. Рука была в крови.

– Твою дивизию! – с чувством произнёс Леший, разглядывая при свете луны липкую, тёмную от крови ладонь.

Флобер застонал.

– Жив! – обрадовался Леший.

Он приподнял голову и увидел тёмные человеческие силуэты, отделившиеся от кромки лесополосы. Леший посчитал их. Шестеро! Леший дал очередь из автомата.

– Лёха, – спросил он. – Ты тоже ранен?

«Я не знаю», – хотел сказать Алексей, но не смог.

Леший, кряхтя и морщась от боли, перевернул его на спину и заглянул в лицо. Глаза Алексея были открыты. Он хотел сказать Лешему, чтобы тот не мешал ему смотреть на мерцающие в вышине бездонного неба звёзды, но не мог сказать.

– Лёха, – сказал Леший. – Ты куда ранен?

«Я не знаю, – хотел сказать