помощник. Он излучил из своего лба поток яркого света, чтобы явить Ченрезига. Ченрезиг преклонил колени перед Амитабхой и поклялся действовать неустанно на пользу всем живым существам. Он поклялся, что пока все живые существа не освободятся от страданий, он не будет предаваться блаженству Нирваны. Он также поклялся, что если нарушит свое слово, то рассыплется на тысячу осколков. Ну и клятва!

Открывшаяся перед Ченрезигом широта невзгод и страданий людей настолько его поразила, что он очень переживал, был безутешен и плакал день и ночь. И снова мы видим, что для мотивации к сострадания важна печаль, которая дает искру (см. главу 1). Из слез Ченрезига появилась Тара (Тага), женское выражение воплощения сострадания. Это была быстрая и неудержимая бодхисаттва. Всем тем, кто к ней призывал, она помогала преодолевать страхи и препятствия и наполняла их сердца бесстрашием. Теперь у Ченрезига была союзница, которая помогала в его героическом деле. Вместе они неустанно действовали для освобождения живых существ от страданий. Они помогали им найти внутри себя мудрость и бесконечное сострадание.

Однажды Ченрезиг решил проверить свою работу и посмотреть, как идут дела в разных уголках света. Для этого он поднялся на вершину самой высокой горы во вселенной — горы Меру (Меги). К его огромному разочарованию несчастья и страдания огромного количества живых существ были неисчислимы, несмотря на его неустанную работу. Его усердие и энтузиазм разом иссякли. Чувство воодушевления покинуло его. Он решил прекратить свою миссию бодхисаттвы и предаться блаженству Нирваны. В этот же момент он рассыпался на тысячу осколков, потому что нарушил свою клятву Амитабхе. Его останки скатились вниз и рассеялись по долине у подножия горы Меру. Это прервало медитативное равновесие Амитабхи. Он посмотрел вниз из своей небесной обители и увидел, что создание его ужасно страдает, рассыпавшись на тысячу осколков. И тогда силой своего просветленного разума он воссоздал Ченрезига из осколков в тысячерукий образ, о котором мы говорили раньше. Теперь Ченрезиг был еще могущественнее, чем раньше. И в присутствии Амитабхи он еще раз дал клятву освободить все живые существа от страданий и, пока его дело не закончится, не предаваться блаженству в Нирване.

Эта притча показывает, как печаль о безграничности жизненных страданий разбивает сердце и открывает его для сострадания. Но сначала в нас возникает возвышенный идеализм. Мы хотим покорить вершины и осуществить великие дела — освободить себя и все живые существа от страданий. Но нас настигает разочарование. Мы понимаем, что наши усилия не приносят тех плодов, на которые мы рассчитывали. И нам кажется, что с морем страдания мы ничего не можем сделать. Это как вычерпать океан чайной ложкой. Это понимание ведет к падению. Разочаровавшись и чувствуя поражение, мы летим вниз с высоты нашего возвышенного идеализма и разбиваемся о землю. Но внутри нас что-то происходит, что запускает процесс восстановления после нашего падения и разрушения. И из безнадежности и хаоса рождается что-то более сильное и могущественное. В конце концов ничто не пропадает. Опыт и суровые испытания дают начало чему-то новому.

Наше восприятие сострадания находится под влиянием мотивационной системы, которая нацелена на результат. Мы хотим видеть результаты своих собственных действий. В таком подходе все верно (по меньшей мере, в начале). Эта система нам нужна для организации процесса. Но подход, ориентированный на результат, в какой-то момент упрется в стену. Ченрезиг впал в отчаяние, когда увидел, что за тысячи лет цели своей он так и не достиг. В мире осталось еще очень много страдания. В нашей жизни происходит то же самое. Мы, психотерапевты и духовные наставники, вдохновляемся возвышенными идеалами облегчения душевных страданий и “изменения этого мира”. И эти стимулы устремляют наши усилия обучаться и овладевать “знанием”. Но в какой-то момент мы начинаем испытывать сомнения и усталость. Мы больше не можем слышать трагические истории. Например, о том, что пациент, которому в прошлом году стало лучше, в этом году испытал рецидив тяжелой депрессии. Надежда спасти мир начинает исчезать. Иногда мы можем стать достаточно циничными. Мы больше не чувствуем душевный подъем, наш идеализм рассыпается. Мы можем даже попробовать заняться чем-нибудь совершенно другим. Например, уйти в другую профессию. Или заняться медитацией в тишине снежных Гималаев, не тревожась заботами этого мира, как поступил Ченрезиг.

Эта притча поможет нам быть “здесь” и пересмотреть свой подход. Мы обнаружим гораздо более глубокий смысл. Мы поймем, что перед тем, как испытывать сострадание к другим, нужно стать сострадательным и позаботиться о себе. Мы увидим, что нужно стараться облегчать страдание постоянно, мгновение за мгновением, по мере того, как оно возникает. Это гораздо более достижимо, чем великие цели, сформированные нашим разумом. И также важно помнить то, что сострадание состоит из двух компонентов (см. главу 4). Первый — четко видеть природу страдания в жизненном потоке (внутренний круг элементов в круге сострадания).

И второй — желать облегчить страдание и обращать свое внимание на доброту, которая вызовет эмоции теплоты и любви (внешний круг навыков сострадания). На своих лекциях и во время ретритов Матьё Рикар говорил, что проявление эмпатии и ощущение связи с болью может перегрузить эмоциональную систему. Здесь ключевым является фокусирование на любви и доброте. Основной смысл этой притчи заключается в том, что сострадание может давать сбой, если мы слишком ориентированы на результат, закрыты рамками мотивационной системы и слишком погружены в суровую реальность страдания.

Сострадание как вознесение на небеса

Как это ни странно, с проявлением сострадания связано еще одно крупное недопонимание. Исследователи сострадания изучили обычное каждодневное использование слова “сострадание” (об этом шла речь в главе 4). Они обнаружили, что слово это связано с проявлением сочувствия, доброты, теплоты, нежности и мягкости. На первый взгляд это не кажется необычным. Многие из нас согласятся, что все эти качества очень добродетельны. Обладать ими — это хорошо. Верно? К сожалению, здесь есть некое “да, но”. Если мы возьмем паузу и представим себе глубоко сострадательного человека, кто придет на ум? Возможно, это Иисус или Мария, Флоренс Найтингейл4 (Florence Nightingale), Ганди или Далай-лама. Обычно мы их представляем улыбающимися и идущими медленно, тихо и спокойно. И очень редко гневающимися, взволнованными или тревожными. Бедным и больным они помогают кротко и величественно. Они обладают мягким сердцем и несут доброту и любовь. В своих мыслях такими чертами мы описываем стереотипы людей (или богов). И сострадание, конечно, включает в себя все эти качества. Как показали