– Шутить? И не собирался, – снял он меня за талию с форточки, под которой на полу рассыпалось битое стекло.

– А что собирался?

– Что всегда делаю, когда меня похищают. Танцевать, – взял он меня за руку и положил обе ладони себе на плечи.

– Сейчас? Здесь? Как?

– Просто. Просто так.

– Но… музыки нет.

– Я клубный тусовщик или нет? Сейчас напою тебе мотивчик.

– Ну… и как называется песня?

– Что мне осталось, – коснулся он губами моего лба. – Название. И правда.

Мы крутились по комнате, пока Максим уверенно вел меня вдоль расколоченного стула, прибитого к полу стола и пованивающего клопами матраса. Правда, и мы с ним пованивали не меньше, впитав ароматы пота, фастфуда и плесени. И несмотря на все это, мы танцевали, пока он напевал:

– Что мне осталось…

…Полчаса долбить в дверь и не дозвониться.

Что мне осталось —

Молиться! На свет звезды, на свет серебра,

И чтобы с тобой ничего не случилось,

И чтобы с тобой мои были ветра.

Что мне осталось?

Быть твоим псом молчаливым и добрым,

Пасмурным утром лизать твои руки и губы,

А звездной ночью стеречь твое счастье,

Но быть любимым тобой

Псом, быть любимым тобой,

Что мне осталось? [7]

Серьезно посмотрев на меня, он добавил:

– Я всегда буду стеречь твое счастье, Кирыч.

Мы не сразу поняли, что за грохот раздался со стороны окна. Отшатнувшись к стене, я увидела два просунувшихся в увеличенную, уже метровую форточку лица. Оба в черных балаклавах. Почти готовая атаковать их осколками стекла, я увидела, что решеток больше нет.

– Эх, молодежь! У вас тут танцы, – стянул балаклаву Воеводин, – а я две ночи из-за вас не спал! – улыбался он в свои седые усы.

Глаза под второй балаклавой недовольно закатились, и голова исчезла из проема.

– Надеюсь, моя бабушка не видела нас, – прошептала я.

– Прикинь, если бы мы с тобой танцевали в горизонтальной позиции, когда они начали штурм? – отшутился Максим.

– Макс! Мы, конечно, кролики… но не радиоактивные же.

Дверь на замке выломали тараном со второго удара. На меня чуть было не накинули фольгированное одеяло, но я увернулась.

– Семен Михайлович, – начала я с главного, – проверьте этот стакан. Он… странный.

Рядом с ним привычным тоном буркнул Смирнов:

– Странно, когда заложники танцуют. Вы нормальные?

Выдернув из кобуры армейский нож, Камиль срезал стяжки с моей правой руки, даже не предупредив.

Левую я успела отдернуть.

Они были моими! Сама решу, что с ними делать!

– Мы? Нет, – прошел мимо Смирнова Максим, толкнув его в плечо. – Не можете обеспечить защиту. Кира делает за половину штата всю работу!

– И вся оставшаяся половина разыскивала вас, Максим Сергеевич, – ответил Воеводин. – Но вы правы. У Киры Игоревны непозволительно много свободы действия для… – задумался он, – сразу и не сосчитать, по какому количеству дел и в каком она статусе. Я назначу человека для постоянного наблюдения ради безопасности.

– Ну спасибо… – промямлила я в адрес Воеводина и Максима. – Телефон можно? Я должна позвонить бабушке.

– Держи, – протянул Воеводин свой, – могу разблокировать универсальным ключом.

– Его что, развешивали в метро с отрывными бумажками? Чего мне никто не оторвал? Позвони отцу, – сказала я, глядя на Максима, – позвони.

На улице свежий ветер наполнил мои легкие еловым влажным ароматом.

– Где мы? – спросила я сотрудника «Скорой», второй раз отодвигая протянутое мне одеяло и отклоняясь от попытки провести осмотр. – Далеко до Коурково?

Над верхушками сосен прожужжал вертолет, потом еще один, и еще один, и еще.

– Вы нас искали с вертолетами? Сразу с пятью! Ничего себе…

– На «Скорой» час от Коурково добирались. Повезло, что дорогу в этом году не размыло. А вертолеты – частные. Богача какого-то. Выкупил коммерческие борта в Сормово. Иль еще где. Держите, – сунул медбрат мне в руки упаковку пластыря и пластиковую бутылку с перекисью. – Обработайте, пока заражение не началось.

Частные борта вертолетов? Хм, а много ли я знаю богачей, способных на такое?

– У меня прививка от столбняка, – обрадовала я медбрата, – ничего не начнется.

– Начнется, если не срезать, – смотрел он на оставшиеся кольца стяжек вокруг щиколоток и одного запястья.

– Их срежут криминалисты, – бросила я и удалилась за деревянную избу, нужную кому-то ради подвальной комнаты.

Верхний этаж выглядел еще менее жилым, чем наш подвал. Вдоль окна без стекол стоял дачный пластиковый стол, в пятнах, разводах и плесени. На полу пустые пивные бутылки и такие же коричневые стаканчики из кафе, в которых в подвал доставили банановое латте с апельсиновым сиропом.

К счастью, разговор с бабушкой прошел без истерики. К еще большему счастью, она ничего не сказала о случившемся родителям. Помочь бы они не смогли, а мамины приступы бы только усилились. Я поэтому и звонила им редко, и почти ничего не рассказывала. Не потому, что врала, а потому, что оберегала своим молчанием их расшатанную психику.

Пока сидела на еловых сухих иголках, прислонившись спиной к халупе, и заканчивала разговор, из-за угла показался Камиль. Увидев меня, он резко развернулся, желая поскорее смыться.

– Камиль! – позвала его я.

– Не хочу мешать.

– Я уже поговорила. Моя бабушка… это – я. Только сорок лет спустя.

Черная балаклава Камиля была поднята на макушку, из-за чего его волосы топорщились, как у ежа.

– Как вы нашли нас?

– Дунаев ехал в лабораторию Воронцова и обнаружил брошенный на обочине джип. Сообщил его отцу. К твоему дому направили наряд, но тебя уже не было. Белый микроавтобус объявили в розыск, скорее всего, ты на поезде и Максим в багажнике прибыли в Нижний Новгород одновременно. Один из вертолетов Воронцова засек белый минивэн, сворачивающий в лес. Доложили нам в бюро.

– Банановый латте с апельсиновым сиропом, Камиль. Такой кофе пью только я, и они принесли его в подвал. Кто-то знает меня… очень хорошо. Выкуп просили?

– Требований не выдвигалось.

Я ковыряла стяжки вокруг лодыжек, но Камиль не пробовал больше срезать их, не спросив.

– Оставишь как сувенир?

Еловыми иголками я ковыряла пластиковый браслет, въевшийся красной бороздой в кожу руки.

– У меня токсин в башке. Мне можно все.

– Ты пила тот кофе?

– Да. И Макс тоже.

– У вас снова возьмут кровь на проверку.

– Этот кофе, – ударялась я головой о деревянные брусья халупы, – это важно, Камиль. Это подсказка! Дашь ножик?

Он протянул мне охотничий из чехла