Через несколько недель Баффетт прилетел в Нью-Бедфорд, где его встретили статьей в газете New Bedford Standard-Times о «внешних силах», захвативших компанию[341]. Содержание привело его в ярость. Единственный урок, который он усвоил после Dempster, заключался в том, чтобы никогда не позволять заклеймить себя как ликвидатора, заслужив тем самым ненависть всего города. Баффетт поклялся прессе, что будет вести бизнес как прежде. Он отрицал, что в результате поглощения произойдет закрытие фабрики, и публично связал себя этим обязательством. 10 мая 1965 года в штаб-квартире Berkshire собрался совет директоров. Вице-президенту по продажам, уходящему в отставку, вручили серебряный поднос, утвердили протокол последнего заседания и повысили зарплату на 5 %. Собрание приобрело сюрреалистический характер.

Семидесятилетний Сибери произнес небольшую речь, похвалив себя за успехи. Затем он подал прошение об отставке. Джек Стэнтон добавил горькое замечание от себя, сказав, что, если бы он стал президентом в декабре, это наверняка означало бы «дальнейший успех и прибыльную деятельность». Совет директоров терпеливо его выслушал, а затем принял отставку и у него. Оба Стэнтона вышли из зала.

Затем совет директоров избрал Баффетта председателем и утвердил Кена Чейса в его новой должности управляющего обреченной компании, которую Уоррен, поддавшись безрассудному порыву, приобрел ценой стольких усилий. Несколько дней спустя в газетном интервью он пояснил свое понимание текстильной отрасли. «Мы не “за” и не “против”. Это деловое решение. Мы пытаемся оценить бизнес. Цена – значимый фактор в инвестициях. Мы купили Berkshire Hathaway по хорошей цене»[342].

Позже Уоррен скажет: «Представьте, что вы идете по улице и видите сигарный окурок, промокший, отвратительный, вам противно его брать в руки. Но он бесплатный, и его, может быть, хватит на одну затяжку. В Berkshire затяжек больше не оставалось, так что у меня во рту был только мокрый окурок. Это была Berkshire Hathaway в 1965 году. И в этом окурке застряла куча моих денег[343]. Лучше бы я никогда не слышал о Berkshire Hathaway».

28. Сухой хворост

Омаха, 1965 – 1966

«Когда умер отец, все пошло вверх дном, – вспоминает Дорис, – все полетело в тартарары. На отце держалась вся семья. Без него из-под нас как будто выбили опору».

Лишившись Говарда, Лейла стала зависеть от Уоррена, Сьюзи и их семьи. Внуки приходили к ней по воскресеньям. Она давала им с собой на церковную службу пакеты с конфетами, затем брала их на обед и давала деньги, если они правильно вычисляли итог по счету. После обеда она вела их в магазин Woolworth's за игрушками, с которыми они будут играть у нее дома. Она решила проблему своего одиночества по-баффеттовски, заключая сделки с внуками, чтобы они оставались с ней как можно дольше.

В присутствии Говарда Дорис и Уоррену было легче находиться вместе с Лейлой. Без него визиты к матери стали невыносимыми. Уоррена била дрожь, когда он был вынужден находиться рядом с ней. На День благодарения он отнес тарелку наверх и ел ужин в одиночестве. Лейла по-прежнему разражалась приступами ярости. На протяжении десятилетий ее странное поведение было направлено в основном на членов семьи. Ее главной жертвой все еще оставалась Дорис, которая боготворила отца даже больше, чем брат. Дорис была убеждена в том, что она подвела всю семью своим разводом с Труманом.

Незадолго до смерти Говард сказал ей, что она должна снова выйти замуж, чтобы у детей был отец. Так она и сделала[344]. Муж был любящим человеком, но Дорис вступила в брак вынужденно, что предвещало плохие перспективы.

У Берти, которой всегда меньше всех доставалось от матери и которая меньше других зависела от отца, жизнь изменилась мало. Однако, как и для Уоррена, деньги давали ей ощущение контроля, но были предметом тревоги. Она вела учет каждому потраченному доллару, а когда чувствовала стресс, оплачивала счета, чтобы расслабиться.

У всех Баффеттов отношение к деньгам было болезненным, но проблема залегала настолько глубоко, что никто из них не замечал, до какой степени необычна их семья. После смерти Говарда Уоррен и Сьюзи естественным образом взяли на себя руководство семьей, отчасти из-за богатства, отчасти благодаря силе своих характеров. Неудивительно, что тетя Элис, любимая родственница Баффетта с детства, стала доверять Сьюзи.

По этой причине в один из понедельников в конце 1965 года Элис разыскивала именно Сьюзи, а не Лейлу. Когда раздался звонок, Сьюзи была в салоне красоты вместе с Дорис. Она вышла из-под сушилки и подошла к телефону у стойки администратора. Элис объяснила, что беспокоится о сестре Лейлы, Эдит, которая позвонила ей в воскресенье и сказала, что чувствует себя крайне подавленно. Эдит боготворила Уоррена, Сьюзи и Элис, как и всех Баффеттов. Она чувствовала, что опозорила идеальную семью своей неидеальной жизнью[345]. Ее импульсивный, пылкий брак не сложился: муж, за которым она поехала в Бразилию, оказался бабником и растратчиком, бросив ее ради другой. После возвращения из Бразилии омахская жизнь разведенной матери-одиночки с двумя дочерьми стала для нее еще более трудной. Элис рассказала Сьюзи, что сегодня Эдит не пришла в Техническую среднюю школу, где вела уроки домоводства. Забеспокоившись, Элис отправилась к ней домой. Она звонила и стучала, но никто не ответил. Теперь ей страшно, что что-то случилось.

Сьюзи, не сняв бигуди, выскочила за дверь и на своем золотом «Кадиллаке» помчалась к квартире Эдит. Она стала стучать и звонить, но, как и сказала Элис, никто не ответил. Каким-то образом Сьюзи проникла внутрь. В квартире царил безупречный порядок, но никого не было видно.

Ни записки, ни письма Сьюзи тоже не нашла. Машина Эдит при этом была на месте. Сьюзи продолжала искать, пока не добралась до подвала, где и обнаружила Эдит, которая вскрыла себе вены и уже была мертва[346].

Сьюзи пришлось сообщать трагическое известие семье. Никто не знал, что депрессия Эдит зашла настолько далеко, и никто до сих пор не видел в ней возможную жертву семейного психического недуга Шталей. Смерть Эдит означала, что Лейла осталась в живых последней из всей семьи, и что еще одна из Шталей опозорила Баффеттов, на этот раз запятнав семью самоубийством.

Что бы по этому поводу ни чувствовала Лейла, менее чем через месяц она вышла замуж за Роя Ральфа. Он был приятным мужчиной, на 20 лет старше ее, который преследовал Лейлу с момента смерти Говарда. До сих пор она отвергала его ухаживания. Все время ее вдовства родственники с безропотной скукой выслушивали непрекращающиеся