исполняла роль горничной. Ванзаров пригладил вихор, который этого не заметил, одёрнул сюртук и тронул галстук-регат. То есть привёл себя в парадный вид.

Некоторые дамы выражают возмущение, дескать, что за несправедливость: мы полдня у зеркала вертимся, букли цепляем и вообще пудру банками переводим, а мужчина плюнул на ладонь, прижал пробор и готов, молодец-красавец. Как известно, мы против всякой несправедливости, а мужской подавно. Хочется спросить: дамы, а что вам мешает плюнуть на ладошку? Плюйте на здоровье. Вот именно…

К приготовлениям гостя Настасья Фёдоровна осталась равнодушна. Приложила пальчик к губам и легонько повела в стороны головой. Что могло означать «не выдайте» – впрочем, как и «новых угроз не получали». Так же молча Ванзаров подтвердил твёрдость их заговора.

Его провели через несколько комнат и большой коридор. На стенах были развешаны фотографии конькобежцев, кубков, медалей, награждения победителей, групповые снимки Общества. Среди множества снимков не было ни одного семейного портрета с женой и детьми или портретов сыновей. Чем в богатом купеческом доме обычно гордятся.

За большим столом завтрак не закончился. Во главе восседал Фёдор Павлович, по правую руку от него в тарелке ковырялся Митя. Место слева, судя по приборам, было Настасьи Фёдоровны. На Ванзарова хозяин дома не глянул, заканчивая разговор с сыном:

– Гони в шею этого дурака. Берись сам. Чтобы без глупостей. Справишься?

– Справлюсь, – ответил Митя, как полководец обещает разгромить врага.

– Хорошо. Заслужишь доверие, тогда сам знаешь. – Фёдор Павлович изволил одарить взглядом гостя и не пригласил позавтракать. – И вот ещё. Найди этих мерзавцев, Жаринцову с помощником, и напомни: если писателишка не снимется на катке со мной, она мне деньги вернёт, а её толстяку лично уши оборву.

Ванзаров подумал, что уши Тухли и не такое пережили. И ничего: на месте. Испытывать их на прочность в лапищах Куртица не следовало. А следовало этого избежать. Богатым купцам не позволено драть уши образованным людям. Подумаешь, забыл пластинку вставить в фотоаппарат. Наполеон Бородино проиграл – и то ничего.

– Ну!

Вероятно, Фёдор Павлович ожидал, что сейчас сыщик назовёт убийцу сына.

– Доброе утро, господин Куртиц, – ответил Ванзаров, отдав поклон. Он по-прежнему стоял около стола.

– Доброе у кого-то… Говори!

В столовую тихо вошла женщина в тёмном платье с белым фартуком и коронкой в волосах. Она держала большой мельхиоровый поднос, к счастью пустой. Заметив Ванзарова, отпрянула, чуть не выронив поднос, зацепив за косяк двери, и тут же скрылась.

– Долго молчать будешь?

Настасья Фёдоровна тенью юркнула на место, принялась мелко резать омлет.

– Господин Куртиц, в тумбочке вашей комнаты для переодевания хранится серебряная табакерка. Что в ней?

С досады Фёдор Павлович шлёпнул по столу, отчего тарелки и блюда с закусками дружно подпрыгнули:

– О, господи… Я уж думал… Ну к чему тебе это, Ванзаров?

– Держите там ванильный сахар?

Куртиц поднял руки, будто сдавался на милость победителю:

– Виноват… Держу… Что с того?

– Перед катанием обильно смачиваете кончик сигары во рту и опускаете в табакерку. Ванильный сахар медленно тает. Усиливает вкус сладкого табака. Сигару можно не поджигать.

Фёдор Павлович глянул на сына и дочь как на подозреваемых:

– Кто разболтал?

Взрослые дети молчали в полной невиновности.

– Ну хорошо, узнал, вынюхал, проведал. Дело с мёртвой точки сдвинулось?

– Ваш сын задолжал как минимум двум лицам.

– Чепуха! – ответил Куртиц так, чтобы сомнений не осталось. – Ивану ни в чём отказа не было. Ни у кого денег не одалживал, никому не должен. Я бы знал…

– Телеграммой Ивана Фёдоровича вызывали?

– С какой стати? У него дела были в Москве.

– Алексея на похороны брата вызвали?

Куртиц мотнул головой, будто стряхивая обрывки мрачных мыслей:

– Упрямый, моя порода… Да и незачем ему тут… Ивана не вернёшь…

– Держите игральные карты?

– Сам в руки не беру и сыновьям не позволено. От карт одни беды. Это всё, с чем пожаловал?

Ванзаров попросил разрешения осмотреть фотографическую комнату. Встав из-за стола, Фёдор Павлович швырнул салфетку в тарелки, назначил в сопровождающие Митю и удалился. За столом осталась Настасья Фёдоровна, которая была слишком озабочена омлетом.

Домашняя лаборатория находилась в глубине квартиры, рядом с кухней и редким удобством: ванной комнатой. На оборудование не пожалели денег. Лучшие немецкие кюветы, бак для проявки плёнок и пластинок, красный фонарь, огромный электрический фотопроектор для перевода изображения на бумагу, сушильный пресс для снимков, аптекарские весы, раковина с проточной водой. Осмотрев сказочное богатство, которое могло вызвать приступ зависти Лебедева, Ванзаров спросил, где хранятся реактивы. Митя указал полку, на которой рядком выстроились склянки с этикетками.

– Применяете синеродистый калий для закрепления снимков?

– Обязательно, – ответил Митя.

– Не вижу среди химических средств.

– Да вот же. – Митя протянул руку и отвёл, не найдя на привычном месте. Он стал передвигать стеклянные ёмкости. – Не понимаю, куда делся. Была только начатая банка.

– Где жила Симка?

– Тут рядом, за стеной. – Митя всё ещё пытался найти исчезнувшее.

– Проведите.

За стеной оказалось помещение, назвать которое комнатой – сделать комплимент. По-честному: вытянутый пенал, бывшая кладовка или чулан без окна. Между стенами Ванзаров не смог бы раскинуть руки. В тесноте поместились железная кровать, круглый столик, вешалка, приколоченная к стене, часть печки, небольшой сундук, укрытый чистенькой половицей. Икон не было. Для столичной прислуги каморка была роскошным жильём, мечтой, вершиной удобств. Обычно горничные не имели своего угла, спали на стульях на кухне или на хозяйственном ящике.

Спросив разрешение, Ванзаров снял половицу и открыл крышку сундука. Нехитрая одежда уложена с аккуратностью. Сверху простенькое платье в цветочек, ожидавшее лета. В мягкую материю уткнулась склянка с тугой притёртой пробкой, заполненная белым порошком. Наполовину.

– Ваша?

Вытащив склянку, Митя повернул этикеткой:

– Надо же. Как она тут оказалась?

– Говорили, что реактив недавно куплен.

– Да, только на одну проявку использовал.

– Так много ушло?

Оценив количество белого порошка, Митя покачал головой:

– Нет, использовал несколько граммов. Куда остальное делось?

Отвечать не имело смысла.

– Не забыли мою просьбу?

Митя утвердительно кивнул:

– Опросил приказчиков наших магазинов: модель «Снегурочка» с ботинками не продавали последнюю неделю. Модель недешёвая, обычно берут в начале сезона, чтобы покрасоваться.

– Другие магазины ими торгуют?

– Разумеется, нет. На них наша эмблема…

Ванзаров попросил проводить до дверей. Проходя по коридору, он заглянул в столовую: Настасья Фёдоровна пила чай в одиночестве. Горничной не видно.

Выйдя из дома, Ванзаров показал настырному дворнику книжечку Департамента полиции, вошёл во двор, куда его не хотели пускать, поднялся по чёрной лестнице на второй этаж. Чёрная лестница в столичных домах была для прислуги. Господа ею не пользовались. Для них имелся парадный вход с ковровыми дорожками и растениями в кадках. Во