Он собрался постучать в дверь, за которой находилась кухня в квартире Куртица. Дверь распахнулась, на лестничную площадку вышла женщина, замотанная в платок, в полушубке и валенках. На локте висела корзинка для провизии. Она закрывала дверь. К Ванзарову оказалась спиной.

– Далеко собрались?

Кухарка охнула, вздрогнула и обернулась.

– Что вам надо? – Тон, не подобающий для общения с полицией.

– Как вы оказались в этом доме, Опёнкина?

– А вам какое дело?

– Желаете продолжить в участке, где проведёте ближайшие три дня под арестом?

Татьяна сжала варежки кулачками.

– Ну что вам надо? – с тоской проговорила она. – Что мучаете меня?

– Не имею привычки мучить людей, – ответил Ванзаров, чуть коснувшись усов. Что всегда оказывало на барышень и дам магическое впечатление. Независимо от возраста, наличия мужа и положения в обществе. – Жду ответа.

– Ой, какой… Не отстанете же… Симке помогаю. Она меня выручила в гостинице, когда заболела, теперь я её подменяю. Как должно подругам.

– Симка сама вас попросила?

– Фёдор Павлович прислал Настю. Симка заболела, в больнице лежит.

Отчасти это правда: Симка действительно лежала в больнице. Если не уточнять, в каком месте больницы.

– У вас обязанности горничной?

– Всё, что по дому требуется. Фёдор Павлович свои привычки имеет.

– Почему выбрал вас?

На глупый вопрос Татьяна пожала плечами:

– Как иначе… Мы же все свои…

– С Катей Люлиной и Симкой обучались в убежище «Исток милосердия»? В одном году выпустились?

Отпрянув, она заслонилась корзинкой:

– А вы откуда… Зачем вам…

Ванзаров немного надвинулся:

– Татьяна, что вас так поразило в номере Гостомысловых, что поднос выронили?

– Ничего, – пробормотала она. – Руки слабые после болезни были… Уже простили, зачем вы снова…

– Говорите честно, заходили в третий номер после запрещения хозяина?

Татьяна ощутила: взгляд этого странного полицейского будто сверлит душу. Она начала часто-часто креститься и приговаривать:

– Вот вам крест, господин хороший, близко не подходила. Да разве смею ослушаться…

– Знаете, кто жил в номере?

– Напарница говорила: какой-то молодой барин из Москвы пожаловал. Не видела его, он в субботу заселился, я в воскресенье вышла после хвори.

– Номер снял сын господина Куртица Иван. В субботу днём его убили.

Ванзаров дал горничной время уяснить смысл сказанного. Она сжалась, будто хотела спрятаться в корзинке.

– О, господи… Иван…

– Были знакомы?

Она быстро замотала головой:

– Симка рассказывала. Такой добрый был… Кто же его?

– А вы не знаете?

– Да мне-то откуда знать? – со слезой в голосе ответила она.

– Симка попросила вас заболеть на три дня?

Татьяна отвела глаза, надеясь, что обойдётся:

– Ничего такого, господин хороший.

– Врать бесполезно. Зачем ей понадобилось?

Горничная дерзко задрала подбородок:

– Вот вы у неё и спросите… Как выздоровеет.

– Не смогу, – ответил Ванзаров и сделал шаг, будто давая свободу. – В пятницу ночью ваша подруга была убита. Её тело закопали в снегу Юсупова сада. Она в мертвецкой Мариинской больницы.

Корзинка из рук не выпала, и женщина в обморок не хлопнулась. В отличие от барышень, которым они служат, горничные крепки нервами. А те, кто получил хорошую выучку, – особенно. Татьяна молчала.

– У неё найдена игральная карта: туз червей, – продолжил Ванзаров. – На ней подпись: «М», перечёркнутая «I». Знаете, кто мог послать такую карту вашей подруге?

– Не совали бы нос в чужие дела. Ненароком прищемить могут.

Татьяна зажмурилась, охнула и бросилась по лестнице.

Ловить Ванзаров не стал. Поправив модную шапку, спустился на три ступеньки и оглянулся. Татьяна не успела запереть дверь. Виднелась щёлочка. В тёмной замочной скважине вспыхнула полоска света. Тот, кто подслушивал за дверью, скрылся.

52

Деваться некуда. Себя не накажешь. Аполлон Григорьевич был мрачен, как тигр, потерявший вкус к мясу. С прошлого вечера не ел ничего. К «Слезе жандарма» не прикасался. Маковой росинки во рту не раздавил. Ночевать остался в лаборатории на продавленном диване, надеясь, что во сне осенит. В полудрёме всплывало разное, но ничего нужного. Ночь пролетела без толку. На лабораторном столе лежал ряд записных книжек за последние пятнадцать лет. Записи были пересмотрены дважды, некоторые трижды, орешек загадки не раскололся. Оставалось признать: или он выдумал, или сошёл с ума. Или… Третий вариант был особенно неприятен. Про него думать не хотелось.

Настроения великого криминалиста Ванзаров изучил детально. Сейчас знаки указывали надвигающуюся бурю. В лаборатории скопились грозовые тучи, сверкали невидимые молнии, пахло электрическими разрядами. На всякий случай в столице следовало ввести осадное положение. Когда Аполлон Григорьевич был не в духе или раздосадован, от него лучше держаться подальше. Натурам менее крепким, чем Ванзаров. У чиновника сыска не было выбора.

Ванзаров подошёл к большому столу, по-свойски сдвинул записные книжки, положил конверт. Смелость, достойная древнегреческих героев. Лебедев сидел на высоком табурете, подперев скулу кулаком. Конверт удостоил мрачным взглядом:

– Что это?

– Сто рублей, – ответил Ванзаров, за что немедленно получил взгляд, от которого могли вспыхнуть кончики усов.

– Как прикажете понимать, господин чиновник?

– Плата за мои труды.

Аполлон Григорьевич был сбит с толку и немного забыл о своей печали:

– И кто же вас наградил?

Ванзаров кратко рассказал о ночной засаде, визите фигуры в плаще с капюшоном и конверте с надписью. Лебедев заинтересовался, как ребёнок, который перестаёт плакать, когда мать гремит погремушкой. Гении – они как дети. Психологика так считает. Главное, чтоб Аполлон Григорьевич не узнал, как легко им можно управлять. Не труднее куклы на верёвочках.

– Поймали? – спросил он, всё ещё не притронувшись к конверту.

– Не имело смысла, – ответил Ванзаров.

– Почему же?

– От меня ожидали именно этого. – Ванзаров выложил туз бубен, как игрок идёт с козыря. – Здесь точно указано, когда прибыть на Васильевский. В это же время прибывает посыльный, так сказать. Зачем устраивать нам встречу? Чтобы я арестовал убийцу.

Не удержавшись, Лебедев взял туза, рассмотрел почерк.

– Какая наивность: писать печатными буквами, чтоб сохранить анонимность, – сказал он, оттаивая лёгкой победой. – Одна и та же рука, что подписала туз червей. Рука эта женская.

– Невероятно, – удивился Ванзаров изо всех сил. – Как вам удалось? Невозможно догадаться.

Напряжение размякло, Аполлон Григорьевич развалился на табурете, по губам скользнула покровительственная улыбка.

– Почерк, как цвет глаз, невозможно подделать, – пояснил он. – Даже в печатных буквах сохранятся особенности. Тут в буквах заметны округлости и старательность их написания, быстрота: линия в одно движение. Что указывает: писала женщина. Хитрая, но не настолько, чтобы обмануть криминалистику.

– Блестяще! – со всей честностью заявил Ванзаров. – Ваша помощь бесценна, Аполлон Григорьевич.

Что ни говорите, господа, а лесть в умелых руках творит чудеса. Тучи рассеялись, молнии погасли, лицо Лебедева прояснилось. Только печаль осталась. Взяв конверт с