Они все тоже захвачены тропами весны. Её азартным, задорным звоном. И потому мне уже не успеть предупредить хоть кого-нибудь, добежать хоть до одного подвала.

Бьются льдинки под пальцами — нет, это бьётся стекло.

Солёный багрянец плещет на пол подвалов безумием вешних вод. Алый прилив накатывает — и захлёстывает зверей, заливается под кожу, раскатывается властной песней: «Крови, крови, нужно крови, сейчас, сейчас…»

Крови, — кивают люди-с-печатями. С одной, страшной Печатью на всех — той, что не на ладонях, но внутри…

«Никаких уступок!»

Крови. Нужно крови. Бегите к выходам. Хватайте. Рвите. Терзайте. Побольше воплей. Побольше детей.

А мы уж постараемся, чтобы вас потом устранили наилучшим способом, потому что вы ведь у наших ног. Глупые твари, которых мы сумели обмануть. Стадо, принимающее нас за Пастырей.

Ваши Пастыри струсили и не пришли, и — мы за них!

Торжество лжепастырей и их жертв — отчаянно частыми ударами под кожей. Рукоять ножа обжигает пальцы. Лезвие палит ладонь холодом.

Выпусти, — всхлипывает горячая весна внутри. Выпусти, выпусти же меня, нет, иначе… Освобо…

Звери рвутся на улицу — четыре, шесть, восемь, одиннадцать керберов, игольчатников, болотных сторожевых. Послушные приказу, вываливаются на площадь с оскаленными пастями. Готовые вершить.

Час истины. Торжество человечности. Резню.

Убить, схватить, растерзать — нужно крови, крови, крови… и кровь проливается на камни, под которыми спит трава.

Но не та.

Не реки и моря от жертв — одинокая струйка из сухой ладони. Словно насмешливый ответ, сказанный шёпотом: «Почему вы думали, что мы не придём, вы же звали нас?»

Кровавые тоже в деле.

Значит, пора. Пламени так много под кожей, попробуешь удержать — вырвется, опалит до головешек.

Прости, Янист. Может быть, ты ещё успеешь вернуться и удержать меня.

Потому что единственное средство, какое я знаю…

Лезвие уходит в привычный взмах — выпуская из-под кожи кровь, пламя и весенние песни.

Гриз Арделл закрывает глаза, готовая к привычному падению. В истошный, безумный смех огненных нитей. В стоны пылающей паутины: «Наша, наша, крови, крови…» В неистовство, в боль, в багряную трясину, от которой придётся укрываться за стенами верной крепости…

Только их нет.

Ни неистовства. Ни трясины. Ни пламени.

Она стоит посреди весеннего сада.

Сад вырастает из города: трава поборола камень, обвивает щиколотки. Багряная трава, мягкая. Плачет кровавой росой. Из травы поднимают венчики цветы. Приторно благоухающие розы. Смолки. Гвоздики. Все кажутся точёными из алого, с прожилками камня. Как деревья, что танцуют вокруг. Роняют с красных ветвей лепестки гранатовых цветов-капель. А над головой небо, розоватое, подсвеченное отблесками яркого… восхода? Заката?

Сад бесконечен, а домов нет, — потонули в подкрашенной кармином дымке, а деревья танцуют вокруг, и лепестки стекают с них медленно и вязко. Меж деревьями застыли звери в цепях зова. И тёмные фигуры за зверями выступают тоже будто бы из дымки.

Восемь фигур? Девять?

Тёмные фигуры падают и корчатся, держатся за виски. Воют. Клянут кого-то — не понять, кого, звуки не долетают в благодатный сад со сладким запахом. А те, кто клеймён страшной печатью ненависти — скрючивают пальцы. Дотянуться, схватиться за оборванные нити контроля, рвануть, потянуть…

«Вы думали лишь о власти Пастырей. Познайте их тяготы».

Печальный, но твёрдый голос… нет, это шёпот под кожей — нежный зов огненных нитей. Нужно пробудить их, распустить паутину, окутать зверей, отменить приказ…

Но на зверях нет приказов. Тяжкие цепи над ними разомкнуты, жажда крови погасла. Керберы и игольчатники, болотные сторожевые — не несутся в алом безумии с оскаленными пастями, не прыгают, не рвут…

Разлеглись посреди площади… нет, среди сада. Языки вывалили, сонно прищурили глаза. Не глядят на призрачные фигурки людей, не слушают испуганные крики.

Слушают напевы сада, что журчит густыми алыми ручейками.

Медленно погружаются в дремоту.

«Не тревожься, сестра. Не бойся. Мы позаботимся об этом…»

Ласковый смешок внутри слишком похож на шелест цветов и листвы. На голос крови.

Оттого чужд.

Я слышу, — думает Гриз. Я тебя слышу, хозяйка алого сада. Та, что ходит под вечно закатным небом и выращивает кровавые цветы.

Я слышу тебя и назову тебя.

— Роаланда Гремф, насколько я понимаю.

— Здравствуй, Гризельда Арделл.

Здравствуй сестра.

Отзвук из прошлого? Голос безумной Креллы?

Но этот голос старше. Мудрее. Мягче. И печальнее.

Обволакивает и обтекает, как подол её длинного платья. Платье кажется отлитым из раскалённого тёмно-красного металла — вот-вот задвигается, потянется живыми каплями. Платье делает её ещё выше, и в седых полураспущенных волосах горят рубины.

А может, это просто лепестки, пролившиеся с ветвей деревьев.

— Пойдём же. Не нужно тревожиться.

Алая королева протягивает узкую белую ладонь с густой вязью шрамов. Манит за собой. Печать Крови — разрез на ладони — пылает словно путеводный фонарь.

— Не тревожься о людях. Они не пострадают. Не бойся за зверей. Сёстры уведут их за пределы городской стены.

Как? — хочет спросить Гриз, но осекается. Звери спокойно поднимаются, покорные тонким поводкам из багряного плюща. Неспешно движутся за деревья. Туда, где смутно из дымки видится городская стена.

А тёмные фигуры за ними всё барахтаются и бьются и уже не пытаются кричать.

— С этими всё сложнее. Мне пришлось прервать их контроль, и они узнали долю… нашу долю. Они выживут наверняка, но что случится с их разумом… Что ты хочешь спросить, дитя?

— Вы не вмешались сегодня. Несмотря на очевидное приглашение.

— Я недолюбливаю очевидные приглашения.

Её губы узкие, коралловые. Раздвигаются совсем чуть-чуть, но улыбка словно освещает лицо.

— И вы остановили то, что могли бы сделать прогрессисты. Почему?

— Потому что они хотели оболгать нас. Потому что не такова была воля Её. И потому что нас просил об этом Не-тот.

Два «потому что» из трёх — туманные загадки. И глаза Алой (какого цвета?) щурятся — распускают лучики морщинок. Угадаешь?

Угадаю, ибо знаю это «Её». С таким придыханием говорила Хаата об Ардаанна-Матэс, Матери-Земле. Вы могли ей дать другое имя, назвать Акантой, Кайеттой, Предвечной Матерью — неважно, суть одна.

И ты кивнула наверх, пока говорила о «не-том», Алая. Туда, где Аманда видела феникса в небесах.

Фениксы могут проходить через любые преграды сами и открывать любые преграды для своих хозяев. Вот, значит, как вы собираетесь преодолеть городскую стену вместе с животными.

— Вы заключили договор с… Истинным?

— С тем,