Шрифт:
Закладка:
— А тебя где судили?
Пухлик какое-то время рассматривает лепнину на потолке. Возможно, думает — зачем она вообще в тюрьме-то.
— В Аканторе. Ну-у-у, может, я не расположил их к себе. Зато я точно знаю, кто может положительно очаровать судей, — и игриво перемигивается с нойя. Та поправляет причёску и попутно извлекает из волос какие-то пакетики. — О, кстати, насколько я знаю, аристократов первого уровня на Рифы не отсылают. Янист — ты тоже можешь не волноваться, ты же, вроде как, не слишком опорочил честь местного кренделя. И кстати, я вообще не понимаю, что тут делает… кое-кто из нас.
И выразительно косится на окошко в пошлых витражиках. Что-то о кающихся грешниках — сложно разобрать из-за решётки. Решётку задумчиво трогает пальцем Нэйш.
— Лайл просто удивляется, сладенький, — помогает Конфетка. Теперь она занята своим поясом. — Никто из нас не сомневается, что ты хотел утешить нас в заточении. Просто интересно, каким же образом они сумели тебя удержать? Ведь местные охранники, как будто, совсем не бойцы?
— Да, они не стали бы проблемой, — соглашается Мясник. — Но у тех, которые подоспели после того, как сдался Лайл, было кое-что…
Пухлик выпрямляется, вскидывает брови. Ухо Следопыта разбирает: «Оружие Пустошей?» Ха. Уязвимость неуязвимого, надо полагать. Его Щит пропускает то, что не содержит магию. Притормаживает и смягчает, правда, но пропускает. Я как-то почти прошибла обычным ножом. Жаль, Грызи остановила.
Гроски пускается в тревожные переглядки с нойя. Но почти сразу меняет тон переглядок, потому что Конфетка суёт себе руку за корсаж и копается там, как шнырок, учуявший кость. Рыцарь Морковка прикрывает глаза и выстанывает сквозь зубы:
— Просто аморально. Это… то, что мы тут учинили… даже не учитывая этой истории с бонаконом… омерзительный балаган… что ты можешь сказать на это, Кани⁈
— Оно. Того. Стоило.
Дурилка открывает один глаз. Второй у неё порядком заплыл.
— Э, а нас баландой-то угостят? Как насчёт тюремных песенок, а? Или хоть баек о Рифах? Или, ну я не знаю, давайте учиним тут небольшой тюремный бунт? Аманда, как у нас со взрывчаткой?
— Тридцать лет, — обречённо роняет Янист. Все, даже он, глазеют на Гроски обвиняюще. Будто хотят запихнуть Дурилку обратно в чресла, которые её породили. А потом предпринять кое-что, чтобы катастрофа никогда не появилась на свет по второму разу.
Наконец нойя вздыхает, как бы говоря: «Нет, если сейчас ему сказать насчёт доченьки — это будет как-то слишком, а сердечного нет». Подплывает к Дурилке и протягивает маленький пузырёк.
— Заживляющее, милая. Дам тут не слишком-то обыскивают…
— Ха! У меня фляжку не отобрали.
— У тебя фляжка была⁈ — подрывается Пухлик. — Спрашивается — я-то свою почему не взял? Мог же понять, чем кончится.
Балбеска лихим жестом суёт себе руку туда же, куда и нойя сначала. Роется как опытный золотоискатель.
— Куда ж она завалилась… так, а это что? Не, не то… а, вот. Маловата, зато ром настоящий пиратский. Ну, Тодд так говорил. Я у него разжилась. Ну так что? Всем по глоточку — и советики, как лучше вести себя на Рифах?
— Еди-и-и-иный на небесах… Мы сейчас мы вот в таком положении, и нас вот-вот будут допрашивать, или… в Ракканте применяют пытки?
— Чтение королевских кодексов можно так назвать?
— … или пытать. И вы… вместо того, чтобы думать, с кем связаться или как отсюда выбраться…
— Собираемся предаться омерзительным порокам. Ага.
Балбеска торжествующе булькает из фляжки и передаёт папашке, который о дочурке пока ещё не знает.
— Ну? Как нам подольше протянуть на Рифах? В смысле, до того, как мы приручим гиппокампов и уплывём всей бандой или что-то вроде того.
— На самом-то деле есть довольно много тонкостей. Касательно, к примеру, «никогда не пой, сидя на отхожем месте»…
— Эй, а если мне без этого никак?
— … «не пытайся присваивать вшей соседа…»
— Чёрт, да они там звери какие-то!
— … «не признавайся в любви своему надзирателю на второй день девятницы»…
— На третий-то хоть можно?
— … «не лепи из хлебного мякиша непристойные символы»…
— Что ж его, жрать, что ли⁈
Фляжка кочует по рукам. Сперва ром смакует нойя, потом передаёт Рыцарю Морковке, который давится то ли спиртным, то ли возмущением. К нему ближе всего Мясник, но с ним делиться фляжкой Морковка не намерен. Потому тянется ко мне.
— … прятать хавчик можно разными способами. Самый надёжный — в себя…
Из фляжки разит сивухой и карамелью. Не терплю спиртного. Но мы в тюрячке с лепниной на потолке, вокруг нас сиропный городок, который гудит как гнездо оводов. И нас будут скоро то ли допрашивать, то ли пытать кодексами королевы Трозольдии. Грызи непонятно где, а Пухлик заливает, как море в непогожий день.
Совсем без спиртного не обойтись.
— … бывают плохие дни. Скажем, вино к лососю подают не того года. Или отбивную приносят полусырой…
— Но в таком-то крайнем случае можно закатить бунт?
— Нет. То есть если взбитые сливки на десерте опали — тогда-то нас точно никто не обвинит…
Фляжка гуляет по рукам, от одного к другому. Обегает Мясника. Тот так и застыл у окошка. Собирает коллекцию пошлых витражиков.
— Подорвать охрану? Как отвлекающий маневр сойдет — тем более, при каждом корпусе есть комнатка со взрывчатыми веществами. Вопрос — что делать дальше.
— Предлагаю захватить Рифы и основать своё государство. С жесточайшей тиранией! Что? Сделаем Аманду королевой, ты пойдёшь первым министром, — уделаешь Хромца, не сомневаюсь. Янист пусть насаждает культ Единого, а Мел шпионов гоняет. Шикарственно! О, ну и каждому государству нужен кто-то, ну, вы знаете, совсем отбитый и чтобы его боялись. Так во-о-от, за это возьмусь я… что? Рихард будет главным послом… посылать всех, да. И собирать бабочек.
Фляжка пустеет, на языке — огонь и противный привкус жжёного. Минуты текут вир знает куда. Блюстители и стражники сперва о чём-то препирались за стенами, кто-то громыхал: «Сказано — не трогать, не допрашивать, доложить наверх! Дело уровня Акантора!» Теперь вот умолкли и куда-то разом подевались. Похоже, нас правда будут судить не здесь.
— Опасайся чаек! Они орут и гадят. И охранников. Они…
