Нашу кавалькаду встретил конный дозор. Узнав виконта и супругу своего властелина, конники проводили нас до лагеря.

У первых палаток виконт Транкавель придержал свою лошадь и обратился ко мне:

– Благодарю вас, сеньор, за совместное путешествие. Здесь мы вынуждены ненадолго расстаться. Оставляю с вами Амару. Он поможет найти место и установить шатёр. Располагайтесь, скоро я за вами пришлю…

Пако и Амару отыскали свободную лужайку и поставили шатёр. Перед ним воткнули копьё с золотисто-алым флажком и щит с моим гербом. Амару помог Пако внести в шатёр походные сумы и сундук, где хранились наиболее ценные вещи, и, откланявшись, уехал.

Я наконец смог снять кольчужную рубаху и штаны, изрядно надоевшие мне в передовом дозоре. Из сундука были извлечены медные кувшин и таз для умывания.

Смыв дорожную грязь, я облачился в чистую одежду: кожаные штаны, алую сорочку – шемизу и коричневую суконную коту.

Тут возвратился Амару.

– Сеньор, вас призывает виконт Транкавель. Захватите меч и письмо от епископа, – сказал он. – Я провожу вас!

Опоясавшись мечом и поясной сумкой, где лежало письмо от дядюшки, я надел берет, накинул плащ и последовал за Амару.

Между двух рядов шатров и палаток, образующих нечто вроде улицы, мы скорым шагом прошли к центру лагеря. Здесь на широкой луговине высился большой алый шатер.

Вблизи он казался просто огромным. Вся луговина была запружена рыцарями, оруженосцами, латниками, маркитантами и обычными горожанами, пришедшими сюда поглазеть на воинство и узнать новости.

Толпа всё прибывала, стекаясь с разных сторон.

Амару пришлось плечом и грудью прокладывать нам путь, громко выкликая:

– Расступись! Именем виконта Транкавеля приказываю – дайте дорогу!

Имя виконта здесь имело вес. Воины и ротозеи слегка подавались в сторону, позволяя нам протиснуться вперёд. Шаг за шагом, мы приближались к шатру, пока не наткнулись на арбалетчиков, охранявших небольшую свободную площадку перед входом. Они с трудом сдерживали толпу, пуская в ход ложа арбалетов, чтобы отгонать особенно рьяных.

Имя Транкавеля и здесь послужило нам пропуском, и мы вырвались из толпы. Однако в шатёр меня не пустили. Два рыцаря в полном облачении скрестили передо мной свои тяжёлые копья.

– Вам придётся подождать, сеньор, – сказал Амару и юркнул в толпу, оставив меня наедине с этими грозными стражами.

Я нахмурился, усмотрев в вынужденном ожидании неуважение к моему имени и титулу. Но делать было нечего – пришлось стоять перед входом, с нарочито равнодушным видом разглядывая стяги на шестах.

Красные и красно-голубые цвета Тулузы, Нарбоны и Прованса принадлежали графу Раймунду IV. Я так засмотрелся на них, что пропустил мгновение, когда полог шатра распахнулся и из него выглянул виконт Транкавель.

Извинившись, что заставил ждать, он дал знак рыцарям, и они, раздвинув копья, пропустили меня к нему.

Виконт сразу же попросил передать ему меч и письмо.

Я в нерешительности замялся:

– Я обещал вручить письмо лично государю.

– Не волнуйтесь, сеньор, письмо будет передано по назначению… – успокоил меня Транкавель.

– Но меч…

– И это пусть не тревожит вас, сеньор. – Виконт едва заметно улыбнулся. – Ваш меч будет возвращён вам в своё время…

Я шагнул в темноту шатра. Покровы из плотной ткани не пропускали дневной свет. Пространство внутри шатра тускло освещали чадящие факелы. Их неровный, колеблющийся свет создавал обманчивое ощущение, что у шатра вовсе нет границ. Мои глаза вскоре привыкли к полумраку, и я разглядел, что вдоль стен рядами теснятся люди, все, судя по одеждам, знатные рыцари и титулованные особы.

На меня никто не обратил внимания. Все находились в ожидании, глядя в дальний конец шатра, где на возвышении стояло высокое кресло, напоминающее трон, а рядом – два кресла чуть пониже.

Виконт указал мне место у левой стороны, недалеко от возвышения:

– Ждите здесь, граф, вас позовут, – и скрылся за пологом, отделяющим личные покои.

Я, стараясь держаться независимо, встал подле других. Рядом со мной оказался молодой человек, мой ровесник. Все остальные были значительно старше. Невольно это обстоятельство вызвало симпатию к нему, и я отвесил молодому человеку лёгкий поклон. Он скорчил глупую гримасу и, неожиданно хихикнув, объявил:

– Я – Гийом де Блуа, сын графа Шартрского, – и снова хихикнул.

Поведение де Блуа озадачило меня, но я назвал себя и свой титул. Дальнейшего разговора у нас не получилось, и я стал прислушиваться к тому, о чём говорят другие.

Степенные мужи за нашими спинами переговаривались между собой на витиеватой смеси латыни, аквитанского и французского языков. Внимая их речам, я мысленно уже в который раз поблагодарил дядюшку-епископа за привитую мне любовь к познанию языков.

Разговор шёл о Крестовом походе, верней, о его передовых отрядах, отправившихся на Восток сразу после собора в Клермоне.

– Вы слышали, барон, что стало с армией оборванцев, ведомой Пьером Амьенским?

– Ну зачем вы так, шевалье, о Петре Пустыннике? Говорят, к словам этого угодника Божьего прислушивается сам папа Урбан. К тому же в отрядах, что примкнули к ватаге проповедника, не одна только голытьба. Есть и немало известных рыцарей: Вальтер Гольтшак, граф Ламберт, виконт Гийом Шарпантье, граф Эмихо Лейнингенский, Гуго Тюбингенский…

– Что вы, господин барон! Да названные вами рыцари таковыми являются только по титулу. Все они давно лишены наделов и замков. Посмотрите на их прозвища. Этого Гольтшака зовут Нищим, а графа Ламберта – Бедняком… Среди них ещё и Гуго Неимущий… Славная компания, нечего сказать! До меня дошли слухи, что эти оборванцы, проходя со своим неуправляемым войском через Германию, Чехию, Венгрию и Болгарию, так разорили селян, ограбили и умертвили столько местных иудеев, что запрудили их трупами Дунай и его притоки. Всем этим они восстановили против себя не только простолюдинов, но и государей. Король венгерский Каломан и князь чешский Брячислав вынуждены выступить против них и многих поубивали…

– Но между тем больше сотни тысяч голодранцев всё же дошло до Анатолии… Император Алексей Комнин, опасаясь, что и с Византией будет то же самое, что с разоренными соседями, позволил этому нищему воинству переправиться через Босфор.

– Говорят, когда они встали лагерем при Еленополе, недалеко от Никеи, толпы голодранцев окончательно вышли из повиновения, расползлись по окрестностям и стали грабить турок. За что, в конце концов, и поплатились – их всех перебили турки-сельджуки султана Кылы-Арслана…

– Неужели всех? Быть того не может! А Пётр Пустынник, что с ним?

– Он, если верить слухам, успел покинуть свой лагерь и укрыться в Константинополе, где и ожидает нашего прибытия…

Эти известия взволновали меня. Между тем мой сосед Гийом де Блуа, поначалу вызвавший у меня симпатию, вёл себя