— Нет, не знакома, — сказал тот и подумал: «Чёрт бы тебя побрал, душа любезный! Что ты имеешь в виду?! Давай выкладывай!

— Александр не упоминал её в разговоре?

— Да нет, не припоминаю, — качнул головой есаул.

И тут же вспомнил, как сопровождал по просьбе Александра его выезд в тяжело нагруженной шикарной машине из польских хуторов. Значит, это она была тогда в машине.

— Ты же знаешь, Исидор Игнатьевич, о похождениях Александра знал в своё время весь Петербург. Я был совсем молод тогда, но и моих ушей коснулись слухи.

— Да, да, — согласился Корф, — это так! Он попадал даже в поле зрения нашего третьего управления. Он очень рисковый человек, Александр Петрович. Так вот, — поставил пустую чашку на стол Исидор Игнатьевич, — брошенную машину на берегу нашли твои казаки и Жлуктов. Ты говорил мне о его странном поведении тогда на берегу…

Я пытался говорить с ним об этом. Но ты же знаешь его характер — кремень, ни в какую, а предъявить ему нечего. Чего он так взъелся на «Элизабет»? Я посмотрел список пассажиров. Никого, кто бы нас интересовал. Кстати, и Александр Петрович на нём тогда отплыли в края заморские…

— И что? — пожал плечами есаул. — Я не думаю, что Жлуктов так на его отъезд отреагировал.

— Ну да, — согласился Корф.

И замолчал, задумался.

В дверь, стукнув, просунул голову дежурный:

— Исидор Игнатьевич, к вам Грюнберг Абрам Евгеньевич!

— Кто-кто?! — удивился Корф. — Ах да, пропусти.

Взволнованный вспотевший Абрам Евгеньевич, пожав тёплой ладошкой руки, скороговоркой, горячечно заговорил:

— Господа, что же это? Подожгли магазин мадам Гершкович. Избили на улице просто так сына аптекаря Вассермана. Кроткий, воспитанный юноша лишился зубов. А дальше что? Разбили окна, сломали дверь в моей клинике. Многих из этих молодцов я знаю даже в лицо. Я лечу их родителей. Они прячут глаза, но ходят в толпе этих громил. Люди встревожены, господа. А что будет дальше?! Кто защитит нас? Скоро мы не сможем выйти на улицу! Это дикие, совсем озверевшие люди!

Абрам Евгеньевич достал дрожащей рукой платок, промокнул глаза.

— Успокойтесь, господин Грюнберг. — Корф усадил его на стул. — Решение по этому вопросу принято городским головой. Усиливается патрулирование солдатами гарнизона и казаками. Все эти гнусности будут решительно пресекаться!

— Дай бог! Спасибо вам, господа! Пойду, обрадую своих.

Грюнберг торопливо встал. Засеменил к двери. Корф, проводив его, вернулся к столу. Глядя в окно, проговорил глухо:

— Чёрт знает что, весна, людям бы радоваться, а они поедают друг друга. Новости до обывателей ещё не дошли — цензура, но из столицы телеграфируют: в Малороссии череда еврейских погромов. Плюнуть бы на всё! Да куда? Некуда.

Как напавший на след лис, Семён Иванович, избрав предметом своих поисков, помня наставления Корфа, самые шикарные гостиницы в центре города, выбрал на этот раз гостиницу «Шевалье», имевшую репутацию самой посещаемой. С самыми дорогими, по-царски устроенными номерами. И рестораном, шеф-повар которого — француз Мишель Бо, кумир любителей вкусно покушать, которого, согласно городским байкам, год за годом за большие деньги пытались переманить владельцы конкурирующих рестораций. Бог знает, где и как находил хозяин заведения Злаков на зависть коллег по ремеслу и ублажал завсегдатаев то тенором, бравшим столько октав, что их сосчитать пальцев не хватит, то совершенно дикой бабой из Гималаев, заросшей волосами, с бородой чуть не до пупа, которую в клетке выносили и ставили в центре эстрады такие же диковинные люди, одетые бог знает во что: один — в какой-то камзол с золотыми пуговками, а другой — в дурацкие штаны. Мало того, что штанины цвета разного, так ещё одна короче другой. А то на одном шляпа из длинных разноцветных перьев, а у другого — коричневого цвета бритая голова, вся в синь татуированная. А раз, говорили, была акробатка без позвоночника: мало того, что складывалась вдвое, так ещё и при усах. Она будто бы выходила в зал — и дёргали её за усы — удостовериться, не приклеены ли. На этот раз Семёна Ивановича удивила вывешенная у двери цветная афиша — два лица с открытыми ртами и надпись «Французский шансон». Семён Иванович прочитал, но сути не понял. Подумал — разберёмся. И шагнул за порог.

Заказанный за неделю столик у окна, под пальмой, в её тени, его вполне устроил: ты видишь всех на свету, а тебя не разглядеть так просто. Семён Иванович, которого терзала уязвлённая гордость после памятного случая в «Ренессансе», дал зарок: ни-ни. Ведь докатится до Корфа — со службы попрут, и так пришлось по своим следам в «Ренессанс» ходить грехи замаливать. Заказав скромненько, стал поглядывать по сторонам, ориентироваться и чуть не подавился грибочком, разглядев пониже помоста эстрады сидящего с дамой Жлуктова. Но, поправив парик, плотнее приладив эспаньолку, успокоился. Далеко, да и в потёмках как-никак. Потом начался обещанный шансон. Сыщик решительно отказался солидаризироваться с орущей, разогретой алкоголем публикой, но, чтобы не вызвать у окружающих скрытого удивления, тем самым выдав себя как-то, чуть-чуть размашисто похлопал в ладоши. Чтобы не заскучать, подливал себе в чашку заварку из чайника, добавлял кипяточку. Скучал, но держался. «Не дай бог сорвусь, тогда всё, пропал». Всё время Семён Иванович приглядывался к сидящей ближе к эстраде троице. Две дамы с высокими, должно быть дорогими причёсками, у одной даже поверх сетка с поблёскивающими камушками. И мужчина, который, хоть и сидел спиной к Семёну Ивановичу, вызвал у него какое-то непонятное чувство, удивившее его. «Завидую ему, что ли?» — подумал он. И даже не додумав до конца, ойкнул. Этот петушиный завиток на затылке, белобрысые приглаженные волосы. Боже мой, ёкнуло у Семёна Ивановича, это же он — Домницкий. «Ну! — взъярился Семён Иванович. — Теперь-то ты мой! Я тебя не упущу!» И, к удивлению своему, успокоившись, стал обдумывать ситуацию: «Один я его не возьму, он здоров, пакостник. А Жлуктов? Тот вполне подойдёт. Но как ему дать знать?» Сидел сыщик, мучился, раздумывая. А время шло. И тут заметил вдруг Семён Иванович, что Жлуктов не простак! Во как! Может, и он за ним? В самом деле, полковник из-под руки, незаметно, но сыщика не проведёшь, косил раз за разом в ту же, что и Семён Иванович, сторону.