— Как он?

— Нормально. Весь в синяках и ссадинах. Прыгает на одной ноге с костылём. Вторая в гипсе.

— Что рассказал?

— Сказал, что Домницкий подошёл к столу Клары Ивановны явно с желанием познакомиться, подшофе. А когда Домницкий повёл женщин к экипажу, он, зная, что тот в розыске, решил его брать один. А Домницкий оказался расторопнее и крышами — в бега. Жлуктов за ним, да поскользнулся — и вниз. Дерево спасло. Клара Игнатьевна говорит, что там был ещё третий. Он побежал за ними следом. Женщины не видели деталей, но слышали стрельбу. Потом вернулся тот, третий. Попросил помощи. Посадили Жлуктова в карету — и в больницу.

— И всё? — Евгений Иванович испытующе посмотрел в лицо Стаса.

Тот, скрестив пальцы, положив руки на колени, отвёл глаза в сторону.

— Давай, давай, Стас, договаривай!

— Дело в том, что Клара Игнатьевна рассказала Петру Тихоновичу не всё. Но она так посмотрела на меня, что я решил промолчать.

Стас после паузы продолжил:

— За два дня до этого я поехал следом за Кларой Игнатьевной и графиней. Я делаю это всегда, когда свободен. На этот счёт Пётр Тихонович не даёт мне прямых указаний, но в городе неспокойно…

— Я знаю, да. Рассказывай.

— Они остановились перед галереей Тиманова. Я — в десяти саженях от них. Меня объезжает пролётка, из неё выходит человек, я не знал ещё тогда, что это Домницкий, и обращается к ним с каким-то вопросом. Завязывается разговор. Клара Игнатьевна заходит в галерею, а графиня слушает Домницкого. Сама, я вижу, молчит. Потом они отходят к скамейке и садятся. Они разговаривали довольно долго, около десяти минут.

— Графиня видела тебя, Стас?

— Конечно. Я был совсем рядом.

— Слов не слышал?

— Нет, — Стас покачал головой.

Евгений Иванович помолчал.

— Скажи-ка мне, Стас, твои «заговорщики» не беспокоят тебя?

— Да нет. Правда, похожее лицо промелькнуло мимо в конке. Но я думаю, показалось.

— Хорошо, Стас. Приходи к нам в воскресенье. Анна на днях вспоминала тебя. Я знаю, что ты человек занятой, но уж попробуй вырваться… Позволь спросить тебя, брат. А как у тебя складываются отношения с Валерией?

— Всё хорошо, Евгений Иванович! — смутился Стас. — А как Дима?

— Вот и посмотришь! Ползает, пытается вставать, что-то лопочет непонятное. Если получится, приходи с Валерией.

— Отпрошусь обязательно.

— Ну и славно! До встречи, братишка!

Попрощавшись, Евгений Иванович долго стоял у окна, о чём-то думая.

Выехали рано, ещё роса. В телегу, запряжённую лошадкой Петра, загрузили двуручную пилу и топоры. Поставили бидон молока, бочонок с водой, положили пару караваев хлеба, шмат сала, круг домашней колбасы и кое-что по мелочи. Ехали на весь день. Работа тяжёлая. Поездка в лес по дрова была не первой — третьей. Фрол с работниками остались дома, пилили ранее привезённые брёвна на чурбаки, кололи их и укладывали под навес в поленницы. А чтоб не скучно было, шутила Ядвига, копали грядки. По поводу ситуации, в которую «влип» дядя, Иван имел обстоятельную беседу с Евгением Ивановичем. Когда потерявшийся от свалившейся напасти Фрол Иванович поделился по-родственному с племянником, пряча глаза, заикаясь, теребя турецкий трофей — кольцо, оттянувшее ухо, с трудом собирая нужные слова в жменю, Иван захохотал так, что чуть не свалился с табурета. Но вовремя заткнулся, заметив, как потемнели, наливаясь злобой, глаза Фрола Ивановича. А уж как тяжела рука дяди, Иван помнил с детства. Есаул же, добрая душа, пригласив казака, искренне пожалел Фрола Ивановича, покачал головой соболезнующе и сказал:

— Держись, казак, с кем не бывает? Не ты первый!

До не дружившего с шуткой Фрола Ивановича дошло, что это она, когда, ошалело хлопая глазами, он стал понимать, что к чему, и приходить в себя, лишь когда есаул, ласково засмеявшись, похлопал его по плечу и сказал ему:

— Поздравляю тебя, Фрол Иванович! Семья — это хорошо. Сам не так давно понял, ты же знаешь. Если что надо, обращайся ко мне, помогу.

В получасе от крайних домов посёлка вышли на край впадины, тянувшейся налево пока видел глаз, а направо, огибая, скрывалась за каменистым выступом. Впереди, поднимаясь к небосводу, лесистая, заросшая кустарником глухомань. По долине, поблескивая на перекатах среди разбросанных камней текла река.

— Что это, Пётр? — показал рукой Егор.

Справа в огромном каменном выступе, скрываясь зарослями, темнела дыра.

— Там родник. Он стекает вниз, к реке, — ответил Пётр. — Когда-то я был там. Там пещера, тянется далеко в гору. Камень здесь мягкий, песчаник. Его даже кирка берёт. Вода размывает потихоньку. В посёлке он кое-где выходит наружу. Сверху земля, а внизу камень. В этой пещере, говорят, когда-то отшельники жили, каторжники, даже разбойники. У неё нехорошая слава. Когда я был маленький, матери не пускали нас туда. Да и мы боялись, не ходили.

— Пойдём глянем, — потянул за руку Егорку Иван.

Съехав вниз на каблуках по каменистому, глинистому склону, добрались до расщелины в скале и скрылись в пещере. Пётр проводил их взглядом, сунул под голову скомканный пиджак, растянулся на траве у телеги, послушал какое-то время соловьиные трели и задремал. Открыв глаза, по солнцу прикинул: спал никак не меньше часа. Встав, посмотрел в сторону пещеры и ойкнул. Вместо привычной с детства арки пещеры какая-то огромная груда наваленных камней. Потерявший способность соображать Пётр метался вокруг, звал казаков, оттащил в сторону, ломая ногти, несколько камней, кинулся назад, что-то бормоча. В лихорадочной спешке распряг лошадь и, понукая надсадными криками и тычками ленивую лошадёнку, поскакал в посёлок.

Вернулись втроём, верхами, прихватили с собой две лопаты и ломы. Работали, не жалея сил, скинули по склону несколько больших камней снизу. Верхние поползли вниз, едва успели отскочить в сторону. Фрол Иванович, рыча, отбрасывал в сторону камни один за другим. Работник и Пётр не отставали от него, не жалея сил. Руки разодрали в кровь. Мокрые от пота рубахи прилипли к телу. Просунув между двух камней срубленный ствол небольшого деревца, Фрол Иванович и Пётр пытались