Шрифт:
Закладка:
Тогда-то я и поняла, что пыталась объяснить мне тетя, и вместе с тем осознала, что родители по-прежнему любят меня. Я понимала, что они желают мне только добра – и сейчас, и в будущем. Но они хотят видеть на снимках отражения своих чувств, а не моих. Хотят, чтобы я воспринимала саму себя точно так же, как они.
Мои родители, как я поняла, хотели увидеть разочарование.
* * *Это озарение не помогло мне воспрянуть духом, разве что понять, из чего исходят в своем отношении ко мне родители. Откровенно говоря, я тоже разочаровалась в себе, но старалась держать это чувство в дальнем уголке сознания, потому что мне было некогда заниматься самобичеванием так, как я делала раньше. Да я этого и не хотела. Для моих родителей почти все, что я делала, коренилось в моей оплошности. И каждый раз, когда за столом оставалось пустое место, когда они проходили мимо моей незанятой комнаты, получали копии табелей с оценками, которые я зарабатывала на другом конце страны, им приходилось вспоминать о том, что я временно оторвана от семьи и вдобавок вдребезги разбила иллюзии, что я, как выразился папа, по-прежнему их девочка.
Их приезд не изменил положения к лучшему. Суббота прошла почти так же, как предыдущий день, только Брайс не приходил. Мы снова осматривали деревню, и родителям было так же скучно, как я и ожидала. Я легла вздремнуть, и хотя ребенок начал толкаться, едва я сменила позу, я постаралась скрыть это от родителей. Читала и делала домашние задания я у себя в комнате, закрыв дверь. И не вылезала из самых мешковатых толстовок и куртки, делая вид, будто я ничуть не изменилась.
Слава богу, тетя ухитрялась поддерживать разговор всякий раз, когда атмосфера становилась напряженной. И Гвен тоже. Она поужинала вместе с нами вечером в субботу, и благодаря присутствию их двоих мне почти не пришлось участвовать в разговоре. Обе избегали упоминаний о Брайсе и фотографии, тетя Линда говорила в основном о своих родных, и было интересно обнаружить, что тетя знает о других моих тетях и двоюродных сестрах гораздо больше, чем мои родители. Тетя Линда регулярно писала не только моему отцу, но и всем родным, а я даже этого прежде не знала. Видимо, переписку она вела у себя в магазине, поскольку я ни разу не видела ее с ручкой и бумагой.
Папа и тетя Линда общими усилиями рассказали, как росли в Сиэтле, когда в городе было еще много неосвоенной земли. Затем и Гвен поделилась с нами историей из своего детства в Вермонте, и я узнала, что у ее семьи было шесть породистых премированных коров, и они производили жирное масло для лучших ресторанов Бостона.
За все старания я была благодарна тете и Гвен, но пока слушала, мыслями то и дело обращалась к Брайсу. Солнце садилось, и не будь здесь моих родителей, мы с Брайсом взялись бы за фотоаппарат и попытались поймать идеальное сияние «золотого часа». Я уже знала, что в такие минуты мой мир съеживается до непосредственной задачи и в то же время разрастается до бесконечности.
Больше всего мне хотелось, чтобы родители приобщились к моему увлечению и гордились мной. Хотелось признаться им, что я уже мечтаю о карьере фотографа. Но тут разговор перешел на Морган. И родители наперебой принялись рассказывать о ее отметках, ее популярности, скрипке и стипендиях на обучение в Университете Гонзага. И я, увидев, как загорелись у них глаза, отвела взгляд и задумалась, сияли ли мои родители от гордости точно так же хоть когда-нибудь, говоря обо мне.
* * *В воскресенье они наконец уехали. Самолет улетал днем, но все мы успели на утренний паром, побывали в церкви, пообедали и наконец попрощались на парковке. Мама с папой обняли меня, но не проронили ни слезинки, хотя у меня вдруг навернулись слезы. Я отстранилась и вытерла щеки, и впервые с момента приезда ощутила что-то похожее на сочувствие со стороны родителей.
– Ты и опомниться не успеешь, как вернешься домой, – заверила мама, и хотя папа только кивнул, по крайней мере, теперь не отводил взгляд. Выражение его лица осталось скорбным, но я отчетливее, чем когда-либо, различала в нем прежде всего беспомощность.
– Со мной все будет хорошо, – пообещала я, продолжая вытирать глаза, и хотя правда так считала, родители вряд ли поверили мне.
* * *Брайс появился в дверях позднее тем же вечером. Я сама попросила его прийти, и хотя было зябко, мы сели на веранде, там же, где два дня назад состоялся мой разговор с отцом.
Я выложила ему все подробности приезда родителей, ничего не упуская, и Брайс выслушал меня молча. К концу рассказа я заплакала, он передвинул свое кресло поближе к моему.
– Мне жаль, что их приезд получился не таким, как тебе хотелось, – негромко произнес он.
– Спасибо.
– Я могу чем-нибудь немного поднять тебе настроение?
– Нет.
– Могу привести Дейзи, и ты сегодня будешь спать с ней в обнимку.
– А я думала, Дейзи нельзя залезать на кровати.
– Да, нельзя. А если я вместо этого приготовлю тебе горячий шоколад?
– Это можно.
Впервые за все время нашего знакомства он протянул руку и положил ее на мою. И сжал ее, отчего меня словно пронзило током.
– Может, это ничего и не изменит, но по-моему, ты замечательная, – сказал он. – Ты умная, у тебя прекрасное чувство юмора, и ты уже явно знаешь, какая ты красивая.
От этих слов я вспыхнула, радуясь, что уже почти стемнело. Я все так же остро чувствовала прикосновение его руки, излучающей тепло. Убирать руку он не спешил.
– Знаешь, о чем я думала? – спросила я. – Прямо перед твоим приходом?
– Без понятия.
– О том, что хотя родители пробыли здесь всего три дня, они показались мне целым месяцем.
Он усмехнулся и снова заглянул мне в глаза. Я почувствовала, как большим пальцем он легко, словно перышком, провел по тыльной стороне моей ладони.
– Ты хочешь, чтобы завтра я пришел позаниматься с тобой? Потому что если тебе нужен день, чтобы отойти, я пойму.
Я знала, что без Брайса мне будет только хуже.
– Я хочу и дальше учить параграфы и выполнять задания, – удивив даже себя, заявила я. – Мне надо только поспать, и все будет хорошо.
Выражение его лица смягчилось.
– Ты ведь понимаешь, что они любят тебя? В смысле, твои родители. Даже если им не
