– Понимаю, – ответила я, но, как ни странно, мысленно задалась вопросом, о ком он говорит – о моих родителях или о себе.

С началом февраля мы с Брайсом стали более-менее стабильно придерживаться заведенного распорядка. Но далеко не все шло так, как раньше. Прежде всего, некое чувство пустило корни, когда я поняла, что ему хочется поцеловать меня, и окрепло, когда он коснулся моей руки. Хотя больше он до меня не дотрагивался и уж, конечно, не пытался поцеловать, между нами возникло что-то вроде напряжения, на низкий и настойчивый гул которого не обращать внимание было почти невозможно. Решая задачу по геометрии, я вдруг замечала, что Брайс смотрит на меня по-новому, или же, отдавая мне фотоаппарат, на мгновение дольше, чем требовалось, он не выпускал его из рук, так что мне приходилось тянуть его к себе, и я понимала, что он пытается справиться со своими чувствами.

Тем временем и я пыталась разобраться в своих чувствах, как правило, прямо перед сном. Я достигала «точки невозврата» – краткого и смутного периода, когда осознанное смешивается с бессознательным, и все становится расплывчатым, – и вдруг перед моим мысленным взором возникал Брайс на стремянке, или же я вспоминала его прикосновение, и нервы вспыхивали, я мгновенно просыпалась.

Тетя, кажется, тоже заметила, что мои отношения с Брайсом… эволюционировали. Он по-прежнему ужинал вместе с нами два-три раза в неделю, но, вместо того чтобы уходить сразу после ужина, проводил некоторое время с нами в гостиной. Несмотря на отсутствие уединения, а может, как раз из-за него, у нас начала складываться целая система невербальной коммуникации. Он слегка поднимал бровь, и я знала, что он думает о том же, что и я; я нетерпеливо проводила ладонью по волосам, и Брайс понимал, что я хочу сменить тему. Мне казалось, в целом мы действуем незаметно, но тетю Линду было не так-то просто обмануть. После ухода Брайса она обращалась ко мне со словами, которые заставляли меня задуматься о том, что же она на самом деле пытается мне втолковать.

– Мне будет недоставать тебя здесь, когда ты уедешь, – словно невзначай замечала она или заговаривала о другом: – Как тебе спится? Беременность способна влиять на гормоны как угодно.

Я почти не сомневалась: таким способом она напоминает мне, что влюбленность в Брайса не в моих интересах, даже если не говорит об этом напрямую. В итоге я, обдумав ее замечания, была вынуждена признать скрытую в них истину: да, у меня действительно разыгрались гормоны, и я в самом деле скоро уеду отсюда.

Но сердце – забавная штука: несмотря на понимание, что у нас с Брайсом нет будущего, я все равно лежала ночами без сна, прислушивалась к ласковому плеску волн у берега и понимала, что по большому счету мне просто все равно.

Если бы мне понадобилось назвать одну значительную перемену, произошедшую в моих привычках после приезда в Окракоук, я выбрала бы усердие, с каким теперь я делала уроки. На второй неделе февраля я закончила все мартовские задания и успешно выполнила все проверочные и контрольные работы. Одновременно росла моя уверенность в обращении с фотоаппаратом, навыки неуклонно совершенствовались. И День святого Валентина прошел просто… хорошо, хотя это обстоятельство и можно приписать нашей сосредоточенности на уроках и фотографии.

Это не значит, что Брайс забыл о празднике. Утром он явился с цветами, и я, хоть и растрогалась, сразу заметила, что он принес два букета – один мне и один моей тете, что немного сгладило впечатление. Позднее я убедилась, что цветы он подарил и своей матери. И озадачилась, гадая, не окажется ли навеянной гормонами фантазией все, что происходит между нами.

Но через два дня он исправился. Был вечер пятницы, к тому времени мы провели вместе двенадцать часов; тетя сидела в гостиной, мы – на веранде. Выдался теплый вечер в ряду довольно прохладных, и мы оставили раздвижные двери слегка приоткрытыми. Я считала, что тетя слышит нас, и хотя у нее на коленях лежала открытая книга, я подозревала, что в нее она смотрит так же часто, как поглядывает на нас. Вдруг Брайс заерзал в своем кресле и зашаркал ногами, как взволнованный подросток, кем он, собственно, и был.

– Я помню, что утром в воскресенье тебе рано вставать, но надеюсь, завтра вечером ты сможешь освободиться.

– А что будет завтра вечером?

– Я тут кое-что смастерил вместе с Робертом и папой, – туманно ответил он. – И хочу, чтобы ты это увидела.

– Что «это»?

– Сюрприз, – ответил он. И потом, боясь наобещать слишком много, зачастил: – Да вообще-то ничего особенного. И не имеет никакого отношения к фотографии, но я проверил прогноз погоды, и условия, по-моему, будут идеальными. Конечно, я мог бы показать тебе и днем, но ночью гораздо лучше.

Я так и не поняла, о чем он говорит, заметила только, что взбудоражен он точно так же, как когда приглашал меня смотреть рождественскую флотилию в Нью-Берне вместе с его семьей. На что-то вроде свидания. Волнуясь, он становился невозможно симпатичным.

– Мне надо спросить разрешения у тети.

– Конечно, – кивнул он.

Я ждала, но он ничего не добавил, и мне пришлось задать очевидный вопрос:

– А можно немножко поподробнее?

– А, да. Верно. Я рассчитывал свозить тебя на ужин в паб «У Говарда», а уж потом устроить сюрприз. Домой тебя привезу к десяти.

Внутренне я улыбнулась, думая, что если бы какой-нибудь парень просил моих родителей отпустить меня до десяти, согласились бы даже они. Точнее, согласились бы в прошлом, а сейчас, может, и нет. И все же выглядело это как настоящее свидание, а не что-то вроде, и хотя у меня вдруг заколотилось сердце, я повернулась в кресле, пытаясь выглядеть невозмутимо и привлечь тетино внимание.

– К десяти – это можно, – отозвалась она, не поднимая глаз от книги. – Только без опозданий.

Я снова перевела взгляд на Брайса.

– Все в порядке.

Он кивнул. Пошаркал ногами. Опять кивнул.

– Итак… в котором часу? – спросила я.

– Ты о чем?

– О времени, к которому я должна быть готова завтра.

– К девяти сможешь?

Я прекрасно поняла, что он имеет в виду, но ради шутки сделала вид, будто ума не приложу, о чем речь.

– Ты заедешь за мной в девять, мы поужинаем в пабе «У Говарда», посмотрим сюрприз, и уже к десяти ты привезешь меня домой?

Его глаза широко раскрылись.

– К девяти утра, – уточнил он. – Чтобы пофотографировать и, может, немного поработать с «Фотошопом». Еще я хочу показать тебе одно место на острове. О нем знают только местные.

– Какое место?

– Увидишь. Понимаю, все это звучит невразумительно, но… – он умолк, а я с трудом сдержала трепет при мысли, что он действительно пригласил меня на самое настоящее свидание. И это отчасти пугало меня и в