Шрифт:
Закладка:
«В 1830 году Бальзак поселился на улице Кассини, – вспоминала Жорж Санд, – и радушно принимал там многих своих друзей… Охваченный творческой лихорадкой, он говорил только о своей работе и с увлечением читал свои романы по мере того, как ему приносили гранки. Он прочел нам таким образом “Шагреневую кожу”, “Проклятое дитя”, “Поручение”, “Покинутую женщину”, “Эликсир долголетия”, “Красную гостиницу” и др. Он рассказывал свой роман, когда тот еще только создавался, заканчивал его в беседе с вами, менял, переделывал заново и встречал вас на другой день торжествующим криком: “А! Я нашел нечто совсем новое! Вот вы увидите! Вот увидите! Изумительная идея! А ситуация! А диалог! Вы никогда еще не слышали ничего подобного!” И дальше – смех, воодушевление, бьющая через край радость, о чем невозможно дать даже близкого представления. И это – после бессонных ночей и дней неустанного труда»{132}.
Ситуацию сглаживала г-жа де Берни, которая, поселившись поблизости, могла довольно часто навещать своего «несчастного трудоголика». И Лора знала, что делала. Во-первых, можно было (в кои-то веки!), не таясь никого, спокойно встречаться друг с другом в абсолютно приватной обстановке. А во-вторых, влюблённая женщина всегда чувствует и видит больше, чем в аналогичной ситуации мужчина. А чувствовала мадам де Берни долгую разлуку.
«Необычайное превосходство двадцатидевятилетнего Бальзака, – пишет С. Цвейг, – над девятнадцатилетним заключается в том, что он знает теперь, что он хочет создать. Только в ожесточенной борьбе ощутил он свою силу и постиг, что для удачи в любом деле необходимо направить всю свою волю лишь к одной цели, сосредоточить ее на одном-единственном направлении»{133}.
Именно так: Оноре обрёл направление. Он задумал большой исторический роман. Сделав кое-какие наброски, он даже дал новому сочинению название: «Молодец». Сюжет романа был замешан на гражданском противостоянии времён вандейского восстания бретанских крестьян против Французской республики в девяностые годы XVIII века, то есть связан с борьбой шуанов (повстанцев) с центральной властью. Архивные данные, с которыми автор знакомится в Королевской библиотеке Парижа, чрезвычайно скупы: даже по прошествии лет многие факты всё ещё оставались тайной за семью печатями. Описание некоторых событий вообще не сходилось ни по датам, ни по цифрам. «Мемуары» Тюро и многотомные воспоминания маркизы де Ла Рошжаклен также оказались довольно однобокими. Тема гражданской войны, как понял исследователь, оставалась настолько не изученной, что проще было бы понять случившееся при прочтении «Последних из могикан» Фенимора Купера. (Что он, к слову, и сделал.)
И тогда Оноре принимает важное решение: он собирается лично объездить места недавних сражений. Тем более что многие очевидцы минувших боёв, воевавшие в отрядах Рошкотта и Кадудаля, ещё были живы и могли порассказать немало интересного.
Решено, он едет в Вандею! Только когда он пройдёт по местам исторических событий (происходивших всего-то тридцать лет назад!), лишь тогда сможет поведать читателям истинную картину случившегося. Хватит выдумывать небылицы в стиле Вальтера Скотта! Сказки – для доверчивых дамочек. Он, Бальзак, будет писать о том, что было на самом деле; отныне его призвание – быть писателем-реалистом.
Оноре собирается в Фужер (городок, находившийся в годы восстания в центре событий), к старым друзьям Бернара-Франсуа. Как мы помним, ещё живя в Туре, Бальзак-старший поддерживал близкие отношения с местным префектом, генералом де Поммерёлем, умершем в 1823 году. В Фужере проживал сын покойного, Жильбер, также ставший генералом (к тому времени в отставке). Владелец большого дома, двух старинных замков и обширных земельных владений, Жильбер Поммерёль считался местным богачом.
Однако ехать наобум было бы неблагоразумно, поэтому 1 сентября 1828 года Оноре пишет генералу длинное письмо:
«Мое небольшое состояние пошло прахом, и я упал с облаков на землю. Финансовые бури, которые сотрясают деловой мир Парижа, вынудили меня отказаться от дальнейшей борьбы. Благодаря преданности отца и доброте матери нам удалось спасти честь семьи и наше доброе имя, но для этого пришлось пожертвовать и моим собственным и их состоянием… Продав дело, я полностью расплатился с долгами, и теперь, к тридцати годам, мое единственное достояние – мужество и незапятнанное имя.
Я рассказываю вам, генерал, об этих печальных событиях только потому, что возникли особые обстоятельства, связанные с моими новыми планами. Я решил опять взяться за перо, и быстрое воронье или гусиное крыло должно отныне дать мне средства к жизни и помочь расплатиться с матушкой. Вот уже месяц, как я работаю над историческими трудами. По чистейшей случайности мне указали на один исторический факт, который произошел в 1798 году и связан с войною шуанов и вандейцев; он послужит основой для произведения, которое я легко напишу. Для этого не понадобятся никакие изыскания, надо только познакомиться с местами, где будут происходить события романа.
Я тотчас же вспомнил о вас и уже решил было попросить приюта недели на три. Муза, ее свирель, бумага и сам я не слишком обременительны, но затем я подумал, что, пожалуй, окажусь для вас обузой… Так вот, генерал, знайте, что походная кровать и тюфяк, стол, если только он походит на всех четвероногих и не хромает, стул да крыша над головой – это все, чего я прошу; разумеется, я надеюсь также на ваше столь чудесное и дорогое для меня доброжелательство»{134}.
Ответ последовал незамедлительно: «Жду вас».
* * *
В путь! Не мешкая ни минуты, Оноре забрасывает вещи в дилижанс и уже 20 сентября 1828 года отправляется в Бретань. Но, ещё не тронувшись в путь, он сталкивается с серьёзной проблемой: в бумажнике почти не осталось денег. Хорош путешественник: гол как сокол! Оставшихся нескольких франков и жалких су хватает лишь на то, чтобы купить самый дешёвый билет на место в дилижансе. Уже в пути, трясясь на жёстком сиденье трясучей колымаги-тюрготины[41], он понимает, что после ночлега в Алансоне у него не останется ни гроша. Несколько монет не в счёт – они уйдут на оплату обеда в придорожной харчевне. Следовательно, до конечного пункта несколько миль придётся топать пешком.
С. Цвейг: «Двадцатидевятилетний Бальзак еще не обременен багажом. Его еще не снедает тщеславный снобизм, как в более поздние времена, когда он старается выбрать самый роскошный и дорогой из всех ста тридцати своих жилетов. Он еще не путешествует в собственном экипаже, сопровождаемый ливрейным лакеем. Очень скромно, даже бедно одетый и
