Он устроил в «Хранилище» вечеринку в честь его открытия на Хэллоуин, и пригласил туда всех, кто знал хоть кого-то, а заодно и тех, кого знали те. Мы поставили там платформу, как в Мулен Руж… за столиками стояли француженки в ажурных чулках, беретах и с длинными черными мундштуками, а также свита, в которую входил карлик в костюме скунса, утверждавший, что он Пепе Ле Пью, просто чтобы прогонять незваных гостей. Кабинет Рэя, находившийся наверху, был эпицентром. Только в этой комнате мы снюхали половину Перу.

«Хранилище» было таким огромным, что в нем можно было парковаться, что и делала вся группа. Оно было таким большим, что там помещался тракторный прицеп, который мы там и держали. Мы привезли туда звукозаписывающую установку и там записали Rocks, наш четвертый альбом.

На записи всегда присутствовал мужик из Columbia Records. Он носил белый пиджак и должен был быть кем-то вроде звукаря. Нас заставляли записываться только в его присутствии. Pandora’s Box («Ящик Пандоры») из этого альбома – единственная песня, которую я написал с Джоуи Крамером. Она была вдохновлена домом одного друга в Вудстоке, Нью-Гэмпшир. Через участок протекала река с гигантскими камнями по обе стороны. Местные девушки сверкали там своими бронзовыми обнаженными телами, как засахаренный жемчуг. Мы всегда поздно приходили к воде, зная, что они там будут позировать, как девушки с календарей Варгаса. Теперь вы, наверное, ждете от меня какого-нибудь серьезного эротического откровения, но нет. Вот что я вам скажу – если бы у меня был достаточно длинный удлинитель, я бы записал весь альбом прямо там, и в пылу любви я бы спел все высокие ноты на холмах их Венер.

Тем временем Джоуи бренчал в гараже на гитаре, которую мы нашли в мусорном баке, и начал играть крутой рифф, навеянный соуловыми группами, в которых он играл до Aerosmith. Этот рифф так меня вдохновил, что я написал эти слова…

When I’m in heat and someone gets the notion

I jump to my feet and hoof it to the ocean

We find a place where no one gives a hoot

Nobody never ever wears a suit

The ladies there you know they look so proud

That’s ’cause they know that they’re so well endowed.

Когда у меня течка и кто-то это видит

Я вскакиваю и тащусь к океану

Мы находим место, где всем плевать

Где никто не носит костюм

И местные девушки такие гордые

Потому что знают, что они такие одаренные

Я дописал куплет за час. Джоуи, ты крут.

Потом мы начали Nobody’s Fault. Это был один из самых ярких моментов моей творческой карьеры. Если вы внимательно слушали начало, то знаете, что в песне нет вступления. Я предложил Джо включить громкость усилителя на 12, а на самой гитаре выключить. Поскольку песня в ми мажоре, я сказал ему начать с ре, а затем медленно повернуть ручку громкости до упора. Я попросил Брэд играть ля, а потом сделать так же, как Джо. Затем Джо таким же образом сыграл до, а Брэд – соль, Джо сыграл си-бемоль, Брэда сыграл фа, Джо сыграл ля-бемоль, Брэд сыграл ми-бемоль, и потом Джо и Брэд оба сыграли ре. И когда они вместе сыграли это ре, добавляя громкость мизинцами – и подержав его секунду, – тогда вся группа резко начинала играть ми так, будто сам Гитлер вломился в дом. Я обернулся и увидел, что у Джека Дугласа началось внутреннее кровотечение от такого блаженства.

Я стоял посреди комнаты с наушниками (которые мы называли «банками») и однонаправленным микрофоном, мне нравилось петь с ним, пока мы записывались. Казалось, это вызывало внутри каждого такой маленький бунт. Прямо перед тем, как группа начала играть, этот звукарь из Columbia навсегда отметил свое присутствие, открыв дверь прямо посреди этой сладкой тишины. В руке у него был кларнет, который в итоге оказался на обложке Pandora’s Box, но это уже другая история. В Nobody’s Fault по сей день действительно слышно, как открывается дверь, и почему-то этот звук кажется все громче и громче с каждым прослушиванием, – наверное, потому, что теперь ты знаешь, что он там есть. Мы с Джо всегда любили оставлять неожиданные ошибки – это было нашим кредо. Джек тоже их любил.

Когда ты делаешь альбом, то понимаешь, что делали The Beatles на своих пластинках: все эти звуковые эффекты и искажения, и как они их добивались, хлопая багажником или проигрывая треки задом наперед. Нам с Джеком это очень нравилось. Мы отнесли усилители в коридор для Train Keeped a-Rollin’ и Seasons of Wither и вырезали звук толпы из The Concert at Bangladesh в Мэдисон-Сквер-Гарден.

Для Back in the Saddle, первого трека в Rocks, у меня было несколько идей. Мы с Джеком думали о походных ботинках и здоровенном куске фанеры. Я хотел взять с собой ковбойские сапоги, которые носил еще в школе, те, что сбоку с пуговицами. Мы достали фанеру, и я уже хотел нацепить на сапоги бубен для дополнительного звука, когда появился Дэвид Йохансен и начал помогать мне его приклеивать. Так я стал «Мистером Бубенщиком». Спасибо, Боб. Дэвид, конечно, крут, но я не мог не думать: «Боже, твоя жена так прекрасна!»

Этот топот слышно после куплета…

Riding into town by the light of the moon (stomp, stomp, stomp)

Looking for ol’ Sukie Jones, she crazy horse saloon (stomp, stomp, stomp)

Еду в город при свете луны (топ-топ-топ)

Ищу старую добрую Сьюки Джонс, эту чокнутую потаскушку

                                                                                             (топ-топ-топ)

После этих строчек я начал топать по фанере.

В предприпеве слышно «Я СНОВА в се-едле», а сзади – мои бубенчатые ботинки на фанере. Джек и звукарь Джей Мессина сначала удвоили этот звук, а потом утроили, чтобы это звучало, будто топает целая армия…

Peelin’ off my boots and chaps, I’m saddle sore

Four bits gets you time in the racks, they scream for more

Снимаю сапоги и гетры, все болит от седла

За четвертак можно сесть за стойку, они просят большего

Следующая строчка – «Fools gold out of their mines» («Забирайте все золото дураков»). Но я думал, что все будут слышать «Fools go out of their minds» («Дураки сходят с ума»). А потом…