на самой большой высоте, что государство не в состоянии оборонять себя, что богатства страны уходят за её пределы, где обосновалась олигархическая знать, что нищета в среде рабочего класса, что в полуразвалившихся посёлках и деревнях люди не живут, а бедствуют! Газ суют всем — и Европе, и Китаю, а свои посёлки, что вдоль трубы живут, топят печки дровами, кизяками. Вот так у нас, и это всех устраивает! Вот так оболванивают народ, и он рукоплещет им!

— Чего же партия трудящихся молчит? Коммунистическая которая? — с ехидцей спросил Пётр. — Это её кровное дело — защищать трудовой народ, который долго называли передовым классом, а теперь и в упор его не замечают. Теперь мы видим кого? Правильно, звёзд. Звёзд нашей плотно затянувшейся туманности.

— А! — махнул рукой Анатолий. — Там осталось одно название от той партии, что первую в мире настоящую, революцию устроила, с колен пролетариат подняла! Теперь она такая же, как все — партия наживы!

— Думаешь, каждый сам по себе теперь будет отстаивать свои права и привилегии?

— Будут, как и были когда-то, Советы. Избирает народ толкового председателя и членов, и снизу доверху эти Советы. Самый большой — Верховный Совет.

— Такое уже было! — отмахнулся Пётр.

— Было! И успех был! Страну из лапотной превратили в высокоразвитую индустриальную. В войне такого врага разгромили в пух и прах! Восстановили разрушенное войной хозяйство! Мало ли этого! И люди хорошо зажили! Да тут появились проходимцы из «великой и неповторимой партии», предали и продали страну! А что их не призвали к суду, не дали нужной оценки их деяниям, так это говорит о том, кто сейчас у власти!

Томка порывалась несколько раз вклиниться в разговор, наконец ей это удалось.

— Толя, прости меня, но ведь сейчас на самом деле люди стали лучше жить, — сказала она, как оправдываясь. — В магазинах всё есть, и говори, что хочешь…

— В магазинах всё есть, но не каждый может купить, что хочет. Для этого нужны деньги. Для того чтобы были деньги, нужна работа. А её-то и не найти просто так. Надо искать в других городах и странах. И не факт, что тебе заплатят сполна, чаще обдирают, как липку, и вышвыривают с помощью нашего доблестного ОМОНа без копейки!

— Да и в Союзе крепко недоплачивали, — бросил Пётр. — Десять копеек с заработанного рубля платили.

— Кто бы отрицал это! Кроме того, что эти девяносто копеек шли на оборону, на развитие, на бесплатные квартиры, садики и школы, на них ещё и взращивались лидеры и партии всемирного коммунизма. Правда, часто это в кукиш обращалось, но попыток обратить всех в коммунисты партия не бросала!

— Надо нам было это, — Пётр в задумчивости постучал костяшками пальцев по столу. — Не только чужие, но и свои тут же переметнулись к бывшим врагам.

— Значит, у врагов привлекательней, — отозвался, молчавший до того Сергей.

— Вот именно. Привлекательней. Там и машины — блеск, там и одежда — шик, там квартиры и утварь — супер-класс! Это всё бьёт по глазам, по башке только так! «И я так жить хочу!» — кричит купившийся обыватель. Хочешь? На! Только прежде заплати. А платить нечем! — Анатолий развёл руки, показывая бедственное положение обманутого обывателя.

— И что ему теперь делать, обывателю нашему? — спросила Томка.

— Прежде всего, думать! Научимся думать, начнём строить своё государство по уму, в котором и трусиков кружевных хватит всем, и государство будет надёжно защищено, и пример другим странам покажем!

— Толя, — Томка высунулась из-за плеча соседа, чтобы видеть новоиспечённого пропагандиста, — но это же утопия! Помню из школы, было уже стремление так жить, да не получилось!

— Ты права, было. Оуэн и его теория государственного уклада. Да, не получилось. Не получилось потому, что был тогда феодально-крепостнический строй, а не капиталистический, тем более не социалистический. Перепрыгивать, как потом выяснилось, через строй, не пройдя его от А до Я, непозволительно, затянет в болото. Теперь же мы стоим у ворот коммунизма, или его крепостной стены, так верней будет сказано, и до справедливого государственного строя рукой подать.

— Не совсем тебя понял, — нахмурился Сергей. — То ты критиковал коммунистов, что они хотели создать этот уклад во всём мире, а теперь говоришь обратное! Когда и где ты прав?

— Всегда и везде! — в запальчивости вскочил с лавки Анатолий. — Разница в том, что коммунисты насаждали этот строй, а я хочу, чтобы они на нашем примере, достойном подражания, строили сами у себя коммунизм, или утопизм, или ещё какой, но только такое государство, где все равны, все довольны, всем хочется жить в нём.

— Толя! Ты третий! — выкрикнула Томка.

— В смысле? — не понял Анатолий.

— Первый — твой Оуэн, второй — Ленин, а потом ты!

— Придётся принизить его роль ещё на одну ступень, — горестно покрутил головой Пётр. — Хрущёва незаслуженно выкинули из этого важного списка. Он утверждал с высокой трибуны, что его поколение будет жить при коммунизме. Не получилось! Может, у тебя получится?

— Я тут сбоку припёку! — на полном серьёзе отозвался Анатолий. — Тут история живёт и действует, а ей всё равно, кто и что говорит, она вершит своё. Подсунула первобытно-общинный строй, потом рабовладельческий, его сменила феодальным. Феодальный капиталистическим… Теперь очередь за коммунистическим, утопическим…

— Юмористическим, — брякнула Юля, и не рада была этой поспешности — все глядели на неё, кто осуждающе, кто с непониманием. — Сейчас юмористов развелось столько, что, если собрать их всех в одну кучу, полземли займут.

— Проституток ещё больше, ну и что? — уставился на неё Анатолий.

— Ничего! Я просто так, — не знала, куда себя деть Юля.

Дед Матвей только крутил головой, глядя на говорящих. Он мало что понимал в этих умных разговорах и сокрушался, что за каких-то полсотни лет мир так поменялся. В его молодые годы спорили и говорили о погоде, засухе, урожае, о том, кто кого любит и собирается жениться, у кого родился ребёнок, где померла старуха или старик приказал долго жить… Теперь такие умные все, а жить стали как-то не так — и не богато, и не весело. Старики сами по себе, молодые сами по себе. «У меня и в голове не было бросить отца или мать, деда даже, а теперя… Нет, ум у них не тот! — заключил дед Матвей. — Так не живут люди!»

— Где наши дети? — спохватилась Нина. — Я же им морсик приготовила, а они смылись. Вот бесенята! Кому чай, кому кофе, кому морсик из смородины?

После чая всем захотелось прогуляться на свежем воздухе. Маленькой толпой, дед Матвей и тот не отказался, двинулись вдоль деревни.