жизни была вовсе не темная, это был чуть более шипучий вариант приглашений типа А. Отличие состояло в том, что между диванами имелся только стол с рулеткой и второй – для игры в Chemin de fer[83], за которым сидели званые гости, но играли как-то рассеянно, несобранно, болтали и острили. Развлечение для дилетантов, вот что это было: тут не чувствовалось никакой страсти, никакой основательности; многие из участников – те же лица, что посещали ужины типа А, среди них не было одержимых, и на Марко, приезжавшего со спящей девочкой и гамаком, который он устанавливал в расположенном рядом маленьком кабинете, смотрели с умилением. Все были расслабившиеся, здесь даже отдаленно не ощущался запах краха, но именно этого Марко не хватало со времен, когда он день и ночь сидел за игорными столами, – запаха разорения и краха: без него он не испытывал ни малейшего удовольствия, но главное – вот что звенело в его голове – без него не станешь притчей во языцех. Поэтому, прибегнув к научной логике, доказывающей существование невидимых простому глазу вещей, то есть доказывающей тем самым невозможность их несуществования, Марко Каррера утвердился в мысли, что должны существовать приглашения типа С.

И действительно, приглашения на салонные игры были прикрытием настоящей игры, в которую, например, были вовлечены комиссары полиции, офицеры финансовой гвардии и судьи – любители красивой жизни, которые делали все от них зависящее, чтобы руководимые ими силы порядка не врывались в подпольное казино, среди завсегдатаев которого они числились. Но они посещали лишь подобие настоящего игорного дома, специально придуманное для прикрытия. Прикрытие, обеспечивающее полную секретность приглашений типа С.

Благодаря этим прикрытиям настоящий и подлинный игорный дом мог быть сумрачным и первобытным, как нравилось Марко. Для него светскость была лишена смысла, единственное, в чем он испытывал необходимость, – это ломота в пояснице сильнее той боли, от которой раскалывалась голова: падение его самооценки до уровня этих проигравших душу, до нулевой отметки; бунт против скорби, моральное разложение, подлость и утешение, что заслуживает апостериори всех свалившихся на него бед.

Тут играли всерьез. Например, для начала все игроки должны были пользоваться тайным прозвищем, независимо от того, знакомы они или нет. Дами-Тамбурини как настоящий сиенец назывался Драконом. Зампрокурора Ареццо, единственный из числа госслужащих, званных на вечера типа В, именовал себя Отчаянным; жена немецкого консула во Флоренции, дама чувственная и грудастая, выбрала кличку Леди Оскар; симпатичный владелец ресторана из Сан-Кашиано-Валь-ди-Пеза с родимым пятном в форме Африканского континента на шее был Рэмбо; бывший министр первой республики, девяностолетний старец – Машиной. Некоторых игроки Марко не знал, поэтому они и впрямь были для него Жоржем Элиотом, Пульчинеллой, Негусом, Патроном, Прерванной Жизнью, Филипом Диком, Мандрейком – и губительный дух здесь еще как чувствовался. Здесь было все: поземки перхоти на плечах, пот на лбах, ослабленные узлы галстуков, психогенный кашель, безумное суеверие и бесноватый взгляд тех, кто ставит больше, чем может себе позволить. Присутствовал нотариус Маранги, он не играл, а время от времени обеспечивал юридическую помощь при переводах движимой и недвижимой собственности; и еще был врач по кличке Зорро, который тоже играл и оказывал первую медицинскую помощь в случае сердечных приступов, апоплексических ударов или обмороков. Этот игорный дом устраивал Марко Карреру. Его устраивал тот факт, что Дами-Тамбурини долго скрывал от него существование этого дома. Его устраивал тот факт, что доступ сюда он обеспечил себе путем, можно сказать, шантажа. Он достиг точки в своей жизни, после которой слышался лишь волчий вой, точно как в финале той песни Джони Митчелл, когда даже гитара перестает мурлыкать. Этот игорный дом был что надо.

В маленьком кабинете, где Марко всегда оставлял Мирайдзин, она вела себя всегда очень правильно – спала. Время от времени он заходил взглянуть на нее, и, если по чистой случайности внучка бодрствовала, Марко оставался с ней, легонько покачивая в гамаке, пока она вновь не засыпала, а потом возвращался к игре; и играя, как в юношеские годы, выигрывал. В рулетку, в Chemin-de-fer, в покер «Техасский холдем» он почти всегда выигрывал – но главное, выигрывал он или нет, ребенок в гамаке был исключительным поводом, чтобы вовремя остановиться – чего игроки обычно не делают, – и в этом была его настоящая сила. Впрочем, он добивался не выигрыша, который бы привел в порядок его жизнь. Он искал резона, чтобы продолжить жить.

Его боевое имя было Ханмокку.

Взгляды – это тело (2013)

Кому: [email protected]

Отправлено – Gmail – 12 февраля 2013 г. 22:11

Тема: Текст доклада

От: Марко Карреры

Привет, Энрико!

Высылаю в приложении текст моего выступления на конференции. Я воодушевлен тем, что после стольких лет могу вернуться к участию в конференциях. Спасибо тебе за предоставленную возможность, очень прошу тебя быть со мной откровенным, если тебе покажется, что доклад недотягивает по уровню.

Обнимаю.

Марко.

Научная конференция «ЗРИТЕЛЬНОЕ ВОСПРИЯТИЕ: ОТ ГЛАЗА К МОЗГУ»

Прато, 14 марта 2013 г., Актовый зал Музея Печчи

Тема доклада: «ВЗГЛЯДЫ – ЭТО ТЕЛО»

Продолжительность: 8–9 минут

Докладчик: д-р Марко Каррера, университетская клиника «Кареджи»

«Дедуля-дедуля-дедуля…» Я лежу на кровати со своей внучкой Мирайдзин, которой два года и два месяца. Цель – убаюкать ребенка. Я обнимаю ее и глажу по кудрявой головке. В другой руке у меня мобильный телефон, на котором я читаю пришедшую эсэмэску, и это не нравится Мирайдзин. «Дедуля-дедуля-дедуля…» – возмущается она беспрерывно. Я отрываюсь от экрана и смотрю на нее: она улыбается мне и на минуту замолкает. Продолжаю читать поступившее сообщение, обнимаю ее и продолжаю гладить по головке, но она тут же заводит свое: «Дедуля-дедуля-дедуля…» Снова смотрю на нее. Она опять умолкает. Возвращаюсь к эсэмэске. Она начинает. Ей недостаточно моего тела, объятия, моего тепла, моих ласк. Ей требуется мой взгляд – иначе тебя нет, говорит она, а если тебя нет, даже не надейся, что я усну.

Я на автозаправочной станции, только что залил полный бак. Оплачиваю кредитной карточкой. После набора суммы к оплате электронный аппарат (недавно я выучил, что он называется POS – сокращение от Point Of Sale[84]) требует ввести мой PIN-код (сокращение от Personal Identification Number[85], это я выучил давно). Хозяин автозаправочной станции поворачивает POS в мою сторону, а сам резко отворачивается в противоположную, в сторону полей, причесанных ветром. Он так выразительно проделывает это, что его движение представляется чрезмерным в череде прочих обычных, незначительных движений, лишенных особого смысла. Он отвернулся от меня