Войско популяров, середина долины

– Клянусь Геркулесом! – воскликнул другой военачальник популяров. – Они на склонах… они повсюду!

Перперна посмотрел влево, затем вправо, туда, где заканчивалась долина и где должны были находиться кельтиберы, защищавшие края боевого порядка. Увиденное ужаснуло его: со склонов холмов, окружающих долину, и из близлежащих лесов появлялись римские солдаты. Сотни, тысячи римских солдат ударили с боков, окружая, прорываясь в тыл. Афраний, помощник Помпея, который еще недавно приказал своим легионам отступать под натиском популяров, сделал полный разворот и бросился на врага со всеми своими силами.

Перперна сглотнул. Помпей заманил их в ловушку, а ему, Перперне, досталась самая грязная работа: убийство Сертория.

Замыкающий отряд войска Помпея

– Убейте всех, – невозмутимо распорядился Гней Помпей и отвернулся.

Наблюдать за резней – всегда утомительное занятие. Ему не единожды приходилось созерцать это кровавое зрелище, но приказ всегда отдавал он сам. За это его именовали «молоденьким мясником», но сейчас, в тридцать четыре года, ему больше нравилось прозвание Великий, полученное после африканских побед. Как ни странно, среди разбитых им в ту пору вождей популяров был и Перперна. Да, конечно же, Великий. Звучит… эпичнее.

Геминий подошел к проконсулу, стоявшему в задумчивости вполоборота к битве.

– А Марка Перперну… мы тоже убьем?

Помпей очнулся, повернулся к Геминию и решительно ответил:

– Я бы хотел, чтобы он умер первым, если возможно.

Геминий нахмурился, одолеваемый сомнениями. Но Помпей пристально посмотрел на него, требуя выложить все, что его тревожит.

– У него могут быть сведения о наших врагах, о сенаторах, которые поддерживали Сертория из Рима, – сказал Геминий.

На этот раз Помпей ответил не задумываясь:

– Я прибыл в Испанию, чтобы закончить эту войну, Геминий, а не начинать следующую, – я желаю смерти Марка Перперны. После смерти Сертория в их сенате не осталось ни одного сколь-нибудь известного вождя. Дело популяров погибло.

Лагерь Помпея

Шесть часов спустя

Легионеры-популяры гибли в бою тысячами, но в самый разгар бойни нескольким когортам все же удалось прорваться сквозь ряды противника и бежать, чтобы укрыться в Оске или Калагуррисе. Грецин и большинство трибунов, участвовавших в убийстве Сертория, пали в битве. Оставался только Перперна, помещенный в одну из палаток рядом с преторием, где отдыхал Помпей.

В эту палатку и направился Геминий, сопровождаемый легатом Афранием.

– Он говорит, что у него имеются письма сенаторов, которые поддерживали Сертория, – объяснил Афраний Геминию, показывая сумку, в которой лежали послания, переданные самим Перперной.

Но Геминий покачал головой:

– Нет. Помпей не нуждается в письмах такого рода, поскольку это приведет к новой войне, – объяснил он. – Сожги их.

Афраний кивнул. Хорошая мысль. Иначе в Риме открылись бы новые раны, которые, скорее всего, привели бы к очередному вооруженному столкновению.

– Но что делать с Перперной? – спросил Афраний. – Он просит о встрече с Помпеем.

– Помпей не желает его видеть, – ответил Геминий.

– Понимаю, – согласился Афраний и вошел в палатку.

Наступали сумерки, и факелы в палатке отбрасывали на полотняные стенки тени, отчетливо различимые снаружи.

– Отведите меня к Помпею! – вскричал Перперна вне себя от ярости.

Геминий наблюдал, не входя.

Перперна одинокой тенью стоял посреди палатки.

Затем его окружили другие тени.

Раздался приглушенный стон, прочие тени отделились от первой, и несчастный грузно рухнул на землю.

XXXIX

Просьба Аврелии

Domus Метелла Пия, срединная часть Рима

72 г. до н. э.

Тем временем Метелл Пий вернулся из Испании, где Помпей подавлял последние очаги сопротивления, такие как Оска и Калагуррис. Старый сенатор намеревался навести порядок в Риме: поскольку Лукулл сражался на Востоке с Митридатом, Помпей не спешил возвращаться из Испании, а гладиаторский бунт не утихал, кто-то должен был заняться столицей. Сенаторы уважали Метелла Пия и являлись в его огромный дом, ища милости, поддержки или совета. Некогда Сулла способствовал назначению Метелла великим понтификом, наделив его дополнительными полномочиями для повышения авторитета. Чтобы добиться этого назначения, Сулле, как и во многих других случаях, пришлось изменить законы: великий понтифик избирался комициями, то есть непосредственно народом, а сенатор-оптимат Метелл не был настолько популярен среди плебса, чтобы занять эту должность. В итоге Сулла принял закон, согласно которому великого понтифика назначал Сенат. Таким образом, Метелл теперь был не только влиятельнейшим сенатором, но и верховным жрецом. И весь Рим обращался к нему.

Осаждаемый посетителями, Метелл все же согласился принять Аврелию, хотя предчувствовал, что встреча будет непростой. Он сделал это из уважения к ее недавно умершему брату, Аврелию Котте, который защищал в суде Долабеллу и других сенаторов-оптиматов. При этом зятем Аврелии был покойный Гай Марий, а ее сын, Юлий Цезарь Младший, отправился в изгнание именно за то, что выступил обвинителем на суде над Долабеллой и в целом относился враждебно к оптиматам. Но Метелл Пий чтил приличия. Из уважения к Котте он был готов выслушать ее. Неужели старость подточила его дух? Он вздохнул. Все может быть.

– Благодарю, славнейший муж, – сказала Аврелия, входя в атриум Метеллов в центре Рима. – Ты был очень добр, согласившись уделить мне свое драгоценное время. Я знаю, что в Риме есть множество нерешенных вопросов, которыми ты вынужден заниматься.

Метелл Пий не очень понимал, как воспринимать слова этой женщины: внешне они не содержали в себе ничего дурного или вызывающего, однако их произнесла невестка покойного, но все еще очень опасного Гая Мария, и сенатор, казалось, улавливал в них потаенные оттенки. Пока Метелл размышлял, Аврелия обвела взглядом его владения, и увиденное очень ей не понравилось: атриум был заполнен сенаторами-оптиматами. Несомненно, как она и говорила, Метеллу Пию приходилось решать множество неотложных вопросов, касавшихся безопасности Рима, и такие встречи не содержали в себе ничего необычного. Метелл не так давно вернулся в столицу, и, поскольку он считался самым авторитетным вождем оптиматов, ему предстояло обсудить множество государственных дел. Аврелия остановила свой взгляд на Марке Туллии Цицероне, надежде партии ревнителей старины, а следовательно, противнике ее изгнанного сына.

– Возможно, я пришла в неудобное время, – пробормотала Аврелия. – Мой разговор с сенатором Метеллом будет скорее… частным, и я бы не хотела утомлять стольких patres conscripti семейными делами.

Метелл понимал, что женщина желает говорить наедине, как и он сам: годы уже сказывались, и он устал от многочасовых рассуждений о государстве, войнах и восстаниях рабов.

– Думаю, что б-б-большинство, если не всех, о-о-отцов отечества у-у-утомили р-р-разговоры с п-п-почтенным сенатором, – заметил Метелл с легкой усмешкой.

Присутствующие поняли намек, поднялись с лож и по очереди простились с могущественным хозяином. Но один из них поступил иначе.

– Я предпочел бы побыть