а я выступил как защитник македонян. Я защищал справедливость, народ, страдающий от продажных олигархов-оптиматов… Я снова повел себя… – лицо Цезаря просветлело, – непредсказуемо. Кстати, я тогда действовал по чужому совету – точнее, согласно уклончивому намеку Цицерона.

– Он мой ученик.

– Твой ученик, – повторил Цезарь, с восхищением глядя на Аполлония.

– Цицерон был хорошим учеником и схватывал на лету. Сможешь ли ты уподобиться ему, юноша? Он выиграл несколько судов и стал римским сенатором.

– Могу попробовать.

Наступила новая тишина.

– Итак, главное в речи, – заговорил Цезарь, – вести себя непредсказуемо.

– Неожиданный поворот в риторике обезоруживает противника, – объяснил Аполлоний. – Это правило распространяется на государственные и военные дела. Ожидал ли персидский царь Дарий в битве при Гавгамелах, что Александр бросится прямо на него?

– Нет.

– Хорошо рассчитанная неожиданность всегда помогает одержать верх.

– Хорошо рассчитанная, – повторил Цезарь, голосом подчеркнув эти слова.

– Да, один просчет может привести не к победе, а к отстранению от государственных дел или даже гибели, если дело происходит на поле боя. Неожиданность – отличное оружие, но ты должен верно оценивать свои силы, как в споре, так и в сражении.

– Но как правильно рассчитать, чтобы неожиданность не вела к поражению? – полюбопытствовал Цезарь.

– Эти знания дает лишь опыт, но выдающимся людям помогает чутье. По-моему, именно чутье помогло тебе победить при Митилене. Но поможет ли чутье в риторике? Ты наверняка хочешь войти в Сенат, как и каждый уважающий себя римлянин. Сравним ли Сенат с судом? Неужели ты думаешь, что победить там будет легче? Нет, ты так не думаешь. Вот почему ты пришел ко мне. В римском Сенате риторика – главное. Без нее ты пропадешь.

Цезарь кивнул, хотя у него оставались сомнения:

– Так что же может быть неожиданным в речи?

– О, это отличный вопрос. Все зависит от обстоятельств, – объяснил Аполлоний. – Здесь нет однозначного ответа, подходящего для любого случая. Но, безусловно, всегда есть то, что застает противника врасплох, особенно когда в государственных делах царит напряжение.

– Что же это? – спросил Цезарь, увлеченный разговором.

– Чувство смешного. И поскольку я вижу, что тебе любопытно, выскажусь точнее. Смешное тоже бывает разным. Оно бывает ожидаемым, когда ты пускаешь в противника шутку или насмешку, колкую или не очень. А бывает непредсказуемым, и тогда оно действительно сбивает противника с толку, потому что он ожидает нападения, но не шутки.

– В чем же оно заключается?

– В том, чтобы смеяться над собой. Очень немногие отваживаются на такое, тем более публично. И все же это – одно из величайших проявлений человеческого разума. Способен ли ты, Гай Юлий Цезарь, посмеяться над собой, или же тщеславие и гордость мешают тебе видеть собственные недостатки и смеяться над ними?

Ветер с запада пронесся по террасе, откуда открывался вид на море, омывавшее Родос.

Аполлоний медленно поднялся. Движения давались ему с трудом: у него болели все кости. Он прошел мимо ученика, который из уважения к учителю тоже встал, и положил руку ему на плечо.

– Подумай над тем, что я сказал, юноша. Подумай хорошенько. – И он направился к дому. – На сегодня хватит: я устал. Продолжим завтра.

XXXVIII

Пир

В нескольких милях к северу от Оски

72 г. до н. э

Войско Помпея, походный преторий

– Все решится сегодня к ночи, – объявил Геминий. – Должен прибыть гонец с новостями.

Помпей ничего не сказал. Афраний и прочие начальники молчали.

Они ждали.

Никто даже не разливал вино.

Пока что праздновать было нечего.

Войско Сертория, напротив претория

Они отступили на несколько миль к северу, чтобы уйти подальше от врага, предотвратив тем самым ночное ответное наступление, маловероятное, но возможное. Серторий приказал выставить по всей долине часовых: если Помпей совершит что-нибудь непредвиденное, об этом немедленно предупредят, и он успеет принять решение.

Выйдя из командной палатки, вождь испанских популяров увидел стоявшие прямо под звездами ложа, пылающие костры и столы, уставленные подносами со снедью и кубками с вином.

– Будем праздновать победу, но умеренно, – сказал Серторий, обращаясь к Перперне: тот приближался, шагая между двумя шеренгами кельтиберских солдат, охранявших проконсула. – Не время напиваться: враг еще не разбит.

– Конечно, проконсул, – согласился Перперна. – Только кубок с вином и немного вкусной еды. Надо же поблагодарить солдат за то, что нам удалось отбросить проклятых помпеянцев после своего отступления.

Серторий кивнул, отметив про себя то, каким голосом Перперна произнес слова «после своего отступления», но ничего сказать не успел: тот взял его за руку и подвел к почетному ложу. Кельтиберские стражи собирались последовать за Серторием, но на пути у них вырос Грецин, сказавший то единственное, что могло их задержать или хотя бы на несколько минут отвлечь от Сертория.

– Мы знаем, кто приказал убить ваших юношей в оскской академии, – объявил он вполголоса, так чтобы Серторий, стоявший чуть поодаль вместе с Перперной, ничего не услышал.

Его слова привлекли внимание кельтиберских воинов. Некоторые были родственниками юношей, погибших в Оске, и их занимало все, что было связано с этим темным делом. Кроме того, они не были на поле боя, и им не требовалось проявлять повышенную бдительность, чтобы в случае чего отвести опасность от Сертория. Проконсул уже устраивался на ложе, к которому его подвел Перперна, не подозревая, что кельтиберских гвардейцев нет рядом – впервые за долгое время.

– Вина проконсулу, – приказал Перперна прислужникам, носившим подносы с едой.

Серторий размышлял. Бездетный вдовец, он внезапно задумался о том, что ждет дело популяров, если с ним что-нибудь случится. Он сам не понимал, почему эта мысль пришла ему в голову именно в эту минуту. По его приказу все начальники должны были подходить к нему без оружия. Быть может, подсознание отметило очертания кинжалов, спрятанных под одеждой у Перперны, Антония, Фабия и других? Но разум его не остановился на этом обстоятельстве. Серторий поднял взгляд, пытаясь кого-то отыскать… Куда делся Грецин?

Его нигде не было. Серторий огляделся и только тогда заметил, что кельтиберские гвардейцы стоят не возле его ложа, рядом с ним, где им полагалось быть в любое время, а в тридцати шагах, возле Грецина.

Все это показалось ему странным. Но он по-прежнему ничего не предпринимал.

Затем Серторий всмотрелся в глаза Перперны.

Всего на секунду, но ее оказалось достаточно.

Внезапно все стало ясно. Ничто не было случайным: ни исчезновение кельтиберов, отвлеченных Грецином, ни начальники вокруг его ложа, ни их руки, которые что-то нащупывали под плащами. Ни, судя по всему, исчезновение белой косули. А кое для кого из присутствующих не стали неожиданными ни загадочная утренняя победа, ни смерть знатных