– Правда ли, что ты выторговал у Лукулла прощение для Митилены, когда город поддержал Митридата?

– Правда, – подтвердил Цезарь.

Аполлоний кивнул. Он начинал понимать, с кем разговаривает.

– А правда, что ты племянник Гая Мария? – спросил старый учитель риторики.

Это удивило Цезаря.

– С тех пор как несколько лет назад я получил твои письма с просьбой увидеться, – объяснил Аполлоний, – я навел о тебе справки. Я не беру в ученики кого попало. Судя по всему, у меня имеется авторитет, который следует поддерживать, – заключил он с заговорщической улыбкой.

– Да, я племянник Мария, – ответил Цезарь, – а задержался в пути потому, что попал в плен к пиратам.

– Тем самым пиратам, которых распяли в Пергаме?

– Их распяли по моему приказу.

Цезарь не собирался скрывать своего участия в казни.

Аполлоний снова кивнул.

– Ты прощаешь города, но не прощаешь личных обид, – заметил ритор. – Любопытно.

Он пребывал в задумчивости. Перед ним был племянник Гая Мария, то есть, по всей вероятности, непримиримый враг Суллы; однако не мешало убедиться в этом лишний раз и понять, можно ли свободно выражаться перед тем, кто просится к нему в ученики.

– Племянник Гая Мария оказался здесь потому, что действительно нуждается в моих уроках, или он просто не может вернуться в Рим?

– И то и другое.

Оба чувствовали, что ведут искренний разговор.

Окна дома Аполлония выходили на западное побережье Родоса, и в них задувал сильный морской ветер. Аполлоний заметил, что Цезарю неуютно на ветреной террасе с видом на бушующее море, – эта часть острова отличалась от спокойного восточного берега, где располагалась гавань.

– Далеко не всем нравится сильный ветер, но мне он по душе, – объяснил Аполлоний. – Мне нравится думать, что он сметает царящую повсюду глупость. Многое следует убрать, и ветер очень помогает.

– Как правило, одного ветра недостаточно, – заметил Цезарь, глядя на бушующее море.

Лабиен молча присутствовал при разговоре двух проницательных мужей, без утайки обменивавшихся мыслями.

– Одного ветра мало, но иногда недостаточно и слов, – согласился Аполлоний. – Тем не менее, чтобы привести в действие другие «орудия», искореняющие глупость, беззаконие или несправедливость, приходится прибегать к словам: именно они воздействуют на людей, высокие собрания и войска. Риторика необходима. Сулла умело использовал ее, чтобы заполучить легионы, которые должны были принадлежать твоему дяде Марию, не так ли? Я слышал об этом.

Аполлоний имел в виду то, как умело выступил Сулла перед римским войском, сосредоточенным в Ноле для отправки на Восток; начало над этим войском должны были поручить Марию. При поддержке Сената Сулла произнес громкую речь и убедил легионеров, что Марий не отдаст им трофеи с Востока, что он разделит добычу со своими ветеранами, а не с ними. Да, Сулла подчинил себе войско, что стало началом его господства над Римом, и добился этого с помощью слов.

– Вижу, ты хорошо разбираешься в римских государственных делах последних лет, – заметил Цезарь.

– Римские государственные дела касаются всех нас, – ответил Аполлоний. – Только невежды или глупцы позволяют себе роскошь не думать о них.

Наступила тишина.

– Хорошо, – произнес Аполлоний, – я возьму тебя в ученики, а плату мы уже оговорили в письмах. Когда ты хочешь приступить к обучению?

– Когда тебе угодно, – ответил Цезарь с искренним воодушевлением.

– Хорошо, тогда начнем завтра, а сейчас я задам тебе один вопрос, и ты вернешься на рассвете с правильным ответом.

– Слушаю тебя, – живо откликнулся Цезарь. – Что за вопрос?

– Очень простой: что важнее всего в любой речи?

Западный ветер трепал листья, разбросанные по террасе.

Цезарь хотел что-то сказать, но Аполлоний поднял руку и остановил его:

– Завтра, юноша, завтра. Не говори первое, что придет в голову. Подумай хорошенько, и завтра вернешься с ответом.

XXXV

Страх

Domus Юлиев, Субура, Рим

72 г. до н. э.

Корнелия беспокойно расхаживала по атриуму.

Аврелия наблюдала за ней, не говоря ни слова. Невестку что-то гложет – это было очевидно, но Аврелия не представляла, чем вызвано такое беспокойство, отчего Корнелии не сидится в ожидании сестер Цезаря. Вряд ли ее тревожит предстоящий визит: с его сестрами она сердечно, искренне дружила, и они отлично проводили время втроем. Связующим звеном между ними был Цезарь, брат и муж.

– Что тебя беспокоит? – спросила Аврелия.

– Меня? – переспросила Корнелия с притворным удивлением.

– Тебя, – подтвердила Аврелия, чуть заметно улыбнувшись.

– Я ходила с рабами за снедью на Бычий форум и услышала новости, – призналась Корнелия.

Она подошла к имплювию в середине атриума, где сидела свекровь, и расположилась напротив.

– Восстание рабов, – объяснила Корнелия. Известие о разгроме Спартаком Гая Клавдия Глабра быстро достигло Рима и повергло его жителей в страх.

– Знаю, но подобное случалось и раньше, – спокойно заметила Аврелия.

– Да, но в Италии такого еще не было. Рабы дважды поднимали восстания, которые заканчивались жестокой резней, но оба раза вдали от Рима, на Сицилии. Однако сейчас это здесь, в Италии, клянусь Геркулесом. Капуя совсем рядом, – взволнованно заговорила Корнелия.

– Ты имеешь в виду гладиаторов, которые сбежали из тамошней бойцовской школы?

– Да, и это-то хуже всего.

– Что именно? – уточнила Аврелия, все еще не догадываясь, что стало причиной опасений ее молодой невестки.

– Неужели ты не понимаешь? – Корнелию удивляло, что Аврелия, которую она всегда считала умнейшей женщиной, не осознает грозящей им опасности. – Это не просто рабы, а гладиаторы. Гладиаторы, клянусь Геркулесом! Они умеют сражаться. Оба предыдущих восстания подняли рабы, не имевшие боевого опыта. А Капуя недалеко, – повторила она. – Сначала они расправились с охраной, затем перебили войска, посланные из Капуи для подавления бунта. А теперь наголову разгромили три тысячи легионеров под началом претора Глабра. К ним присоединились тысячи рабов. Они разбили гигантский лагерь на склоне Везувия, но вскоре покинули его и двигаются на север, прямо сюда. В Сенате только об этом и говорят. Весь Рим говорит об этом.

– Да, я знаю, – кивнула Аврелия, не теряя самообладания.

– И… ты не боишься? Что, если они нападут на Рим? Большая часть наших легионов бьется с Серторием в Испании или с Митридатом на Востоке. Я всегда благоволила Серторию и делу популяров, но на этот раз предпочла бы, чтобы их сопротивление было сломлено и Метелл с Помпеем защитили Рим. Или чтобы Лукулл вернулся с Востока.

– Разве не лучше, чтобы вернулся Цезарь, твой муж, а не Помпей и прочие оптиматы, сражающиеся против Сертория?

Корнелия уставилась на свекровь:

– Я бы очень этого хотела, но такое невозможно. После суда над Долабеллой Цезарь вне закона. Не думаю, что ему когда-нибудь позволят вернуться.