Шрифт:
Закладка:
Но он, конечно, заметил, потому что он был тем самым парнем, который замечает, — и через двадцать минут на шоссе показался грузовик U-Haul, ехавший в нашем направлении. И потом нам всем пришлось втиснуться в странную кабину U-Haul и притвориться, что с нами нет никакой люльки с младенцем, спрятанной у сидений рядом с рычагом переключения передач и сигаретами. Мы с Вирджинией поделили пассажирское сидение и на странном «берберри» его обивки оставляли следы своими потными жопами. «Сааб» мы бросили на обочине. Как будто оставив на дороге шрам — в месте нашей высадки.
В Орегоне мы с Майлзом приняли ванну в «Холидей Инн». Он лежал на мне, спиной на моих сиськах и животе, улыбаясь, как маленькая мартышка, с пузырями слюны у рта и раскинув руки и ноги. У меня есть фотография этого момента. Мои сиськи на ней размером с две головы, так что в первую секунду мы кажемся трехголовым существом, пока не становятся заметны черты его лица. Потом я перевернула его невесомое тельце, и мы оказались лицом к лицу — тогда он изо всех сил тпрукнул губами, улыбнулся и пукнул, а я чуть не лопнула от смеха и притянула его к себе поближе.
Когда его голова лежала на мне, возле сердца, я внезапно ощутила его жизненную силу — не младенческую, а силу жизни, силу шире ночного неба. Такое ощущение, будто нас пробило громом, как в ту ночь, когда во время грозы у меня начались роды. Чувство, ровно противоположное тому удару в сердце, который я ощутила в день, когда родилась и умерла моя дочь. Мы с ним оба были в воде — и с громом в сердцах.
В какой-то момент я вышла на маленький балкон и увидела Вирджинию — она курила на балконе своего номера. Я посмотрела на нее. Боже мой. Я видела, как из молодой женщины она превратилась в дерзкую красавицу. У меня дыхание перехватило. Я никогда ей не говорила, что в тот момент подумала… дочь. От изумления я еле дышала.
— Это палочки-убийцы, ты в курсе? — сказала я.
— Да уж, — согласилась она.
— Я люблю тебя, ты же знаешь?
— Да. Знаю. Я тебя тоже. — Ее глаза на расстоянии заблестели от слез.
Мы ехали в дом, который Энди нашел и арендовал в интернете. Такой рисковый шаг — искать место для нового этапа своей жизни в киберпространстве. Зато восхитительно рисковый. Парень, который взломал Билла Гейтса. Когда этот парень садился за компьютер, ему становилась доступна вся география мира вместе с уголками, о которых вы бы и не подумали.
На фотографиях в интернете, которые я видела, дом выглядел светлым и просторным. Я знаю цену свету и пространству. И еще на фотографиях были деревья. Повсюду. Дом находился в некоей «Дикой местности Лесного Быка» возле города Санди в Орегоне. Я спросила Энди:
— Почему именно этот дом? Он рядом с моей работой?
— Нет, не рядом с твоей работой, — ответил Энди. — Зато это настоящее святилище.
В тот момент я не вполне поняла, о чем он. Но почему-то поверила.
Дорога к дому от трассы I-84 петляла вокруг леса и спускалась к берегу реки Санди. Я заметила людей, плывших по реке на тюбингах. Рыбаков, которые удили, стоя в воде по пояс. Каякеров. Ландшафт — то вверх, то вниз, как обычно бывает в заповедниках Орегона. Ольхи. Дубы. Клены. Дугласовы пихты. Всё вокруг выглядело вечнозеленым. Я на миг вспомнила отца — как он любил Северо-Запад. И подумала: пожалуй, это его чувство и было тем единственно хорошим, что я могла с ним разделить. А потом слово «отец» совсем исчезло, так как не имело к моему будущему никакого отношения. Мы ехали дальше. А когда добрались до места, расплакалась. Горько. Словно рыданиям надо было копиться годами, чтобы вырваться наконец из глубин.
Дом состоял из двух восьмиугольных частей. В первой — гостиная и деревянная лестница ручной работы, ведущая в спальню-лофт. Окна в спальне на все триста шестьдесят градусов: лежишь в постели, а тебя со всех сторон обступают деревья. Во второй части кухня и кабинеты, за которые в городе пришлось бы отдать целое состояние — темно-вишневое и светлое дерево, словно ты внутри ствола. Вокруг дома сплошной лес. В «Дикой местности Лесного Быка» водились лоси, олени и рыси. Дикие фазаны, койоты, орлы и большие голубые цапли. На нашей территории, в низине, брал начало ручей с чистой водой — водой, которая убегала отсюда на многие километры. Сбоку от дома возвышался огромный амбар, который хозяин использовал как столярную мастерскую. Он делал деревянные маримбы — столь же прекрасные, как издаваемые ими музыкальные звуки. Мы их видели — хозяин показал. Они пахли жизнью. Хозяин сам построил дом. Выполнив все работы по дереву со страстью художника. В амбаре была невероятных размеров печь. Здесь я ощутила внутри какое-то волнение. Что-то обо мне. Что-то о свободе творчества. Чувство старше меня самой. Дом, где я в безопасности. Нас будто защищали все эти деревья. Нас огибала река. То чувство, которое прежде дарила мне только вода.
Энди, я, Вирджиния и Майлз сели у входа, и вокруг запорхали бабочки, стрекозы и колибри. Как будто хотели дать нам понять, что мы дома.
Двадцать пять минут езды от города, в котором я собиралась работать. От людей. Сорок пять минут от Портленда. От культуры и социума. Вирджиния пошла за сигаретами. Остались только я, Энди и Майлз. Я сказала:
— Энди, не могу поверить в эту красоту. У меня дух захватывает.
Я отвернулась от него. Почувствовала себя маленькой. Как будто ребенком.
— Не знаю, как благодарить тебя.
— Тебе не надо меня благодарить, — сказал он, подойдя ко мне сзади с Майлзом на плече, еще одним маленьким мужчиной. — Это наш следующий уровень.
У Энди странный дар: невероятное звучит у него удивительно просто.
В том лесном доме наши первые дни, которые превращались в ночи, а затем снова оборачивались днями, были именно тем, как, на мой взгляд, следует понимать «зеленый мир» Шекспира. Серьезно. Вы знаете: когда действие пьесы начинается в обычном мире, а затем переносится в зеленый, где происходят волшебные метаморфозы. Вспомните «Сон в летнюю ночь». Мне всегда хотелось нацепить ту штуку с головой
