— Убирайся! — с ненавистью выдохнула уязвлённая бабка и закрыла глаза.

Крислин уняла презрительную усмешку — ни к чему. Молча развернулась и покинула упёртую трухлявую идиотку.

— Ну что? — тихо спросила Горди, что подстерегала её за углом большого дома.

— Упёрлась, — сквозь зубы бросила Крислин и потопала к своему дому.

Внучка Гордасии чуток поколебалась — наверняка прощупывала пространство подворья в поисках матери или её подельниц. Потом нагнала свердианку и потекла рядом своей лёгкой плавной походкой. А вслед за ней поскакали крысёнки, весело чирикая и помахивая беличьими хвостиками.

— Ты злишься на меня? — попыталась продолжить она разговор.

— За что?

— За то…, что я не могу вступиться за Ладею. Я…

— Ты почтительная дочь и внучка, — насмешливо бросила Крислин. — А твои родительницы жестокие самодурки. Им явно не хватало одной такой бесхребетной дурочки, как ты. За тем они и отыскали нас. Чем больше под рукой послушных сироток, тем лучше. Особенно, если внушить нам, будто на этой Утробе свет клином сошёлся. Будто нам некуда больше деваться.

— Зачем ты так? — почти прошептала Горди, ощутимо усилив защиту.

Закрывалась девчонка, понятное дело, не от подруги, а от обиды, что ранит так больно. Она что-то там ещё бормотала, но Крислин замкнулась. Говорить с ней о её родительницах — пустой звук. Горди росла под гнётом этих властных сучек и не представляет, что можно вполне обходиться без семьи. С одной лишь свободой за пазухой. Её, как и прочих, выросших в Утробе, запугали баснями об ужасах, творимых в миру. Бабка с матерью — единственная защита, в которую эта овечка верит.

А как ей не верить, если, скажем, они с Баирой ругают здешние обычаи, но сами уходить не торопятся. Понятно же: здесь стократ спокойней. Ладно они — перебились бы. Но Атани всего четыре годика. И пока сестрёнка хоть немного не окрепнет и не поднаберётся опыта, Баира не вынесет её из Утробы. А Крислин не оставит подругу наедине со всей этой сворой. Не будь Гордасия с дочерью так сильны, давно бы уже кормили червей. Но пробить их защиту не по силам ни ей, ни подруге. Как, впрочем, и старожилкам Черногорской Утробы не подмять пришлых девок.

Ох, интересная же у них сложилась семейка! Взяли в дом сироток, которым отказывают в равенстве. Притащили из Варсии Властирию, которой на каждом шагу тычут в нос своим благодеянием, призывая в повиновению. Гордасию скорей можно заподозрить в попытке обзавестись бессловесными рабынями, чем новыми родичами. И до прямого обвинения в столь непотребных мотивах остался один шаг — зло констатировала Крислин, входя в ворота своего маленького подворья. Верней подворья, что сторожилки отвели всем инородным девкам чохом: ей, Баире с сестрой и Ладее, мать которой забили камнями в какой-то забубённой деревеньке на востоке Рунии.

Дом у них, конечно, просто загляденье: тёплый и надёжный. Вот только заслуги местных в этом нет. Горный посёлок древних они заняли нахрапом и тотчас посчитали своим в доску. По праву какого-то там первенства, которое никто не подтверждал. И Крислин с девчонками имеет на него столько же прав, как эти рунийки…

— Привет, милая.

Бабушка Драгомия сидела в кресле у крыльца и встречала её своей чудесной лучезарной улыбкой. Это Гордасия чистая тварина, а матриарх рода Драгов самая настоящая бабушка: для всех девок без разбора и каждой на особицу. Всё это чушь, будто дар щупа делает их всех без исключения мерзавками да хладнокровными убийцами. Если Драгомия до таких преклонных лет свою душу не спалила, не испохабила, так и любая другая сотворит с собой, что сама пожелает. И если сердце в тебе изначально доброе, то никакой нечеловечий дар не лишит человечьего облика.

— Пуф-пуф-пуф! — поддразнила её старушка. — Ишь, как от тебя жаром-то пышет. А вы прочь! Прочь пошли! — шуганула она крысёнков, затеявших вокруг неё хоровод.

Те разобиделись, что-то гневно затрещали, но ослушаться не осмелились. Их ругань и задранные к небу хвосты растворились в высокой траве.

— Доброго тебе дня, Драгомиюшка, — не смогла удержаться и расплылась в улыбке Крислин.

Плюхнулась в ногах бабушки и уложила голову поверх коленей, обёрнутых пледом. Не было в её жизни наслаждения слаще, чем сунуть голову под эти ласковые руки. И представлять, будто это навсегда и неизменно. Разве однажды рядышком присядет долгожданная дочурка…

— Ну, что? Отвела душеньку? Нахамила Гордаське? — насмешничала бабушка, нежно разбирая белые, как снег, густые пряди родной для неё внучки, которую какая-то нелёгкая занесла родиться в Сверде. — Чего вы всё от неё домогаетесь? Неужто непонятно: какой она жизнь прожила, такой и помрёт. Вам с Баирой уж по три десятка лет. Взрослые девки! А всё как дети малые: сами себе сказки сочиняете. А после злитесь на весь свет, если в тех сказках правды не находите. Лежи! — прихлопнула она вздумавшую взбрыкнуть голову. — Знаю, чего вскинуться норовишь. Я уж Власту послала: выпустит она Ладеюшку из темницы… Темницы! — фыркнула Драгомия. — Придумают тоже. Или темниц не видали? Баира ладно, в степи росла, где подземелий не копают. А ты в своём Сверде, почитай, всякого навидалась. Так неужели наш склад подвальный, где Ладею заперли, и впрямь так ужасен?

— Не в этом же дело, — обиделась Крислин, плотней прижимаясь к бабушкиным ногам. — Никто не смеет так изгаляться над безответной сиротой. Мы её к себе привезли для благой жизни. Чтоб у девчонки дом появился и наставницы. Никто к этой… Гордасии в род не набивается. Кому она нужна? А девчонку затретировала. Нас подмять не может, так на ней отыгрывается, как ей заблагорассудится. Вот ты мне скажи: на кой ляд эта старая… опытная женщина отправила Ладейку разведывать дела у пришлых щупов? Она ж зелёная, как сопля, и опыта с ноготок. Ты меня знаешь, — укоризненно покачала пальцем Крислин. — Если я где налажаю, так любую кару приму: и в наказание, и в науку. Слова поперёк не скажу, раз заслужила. Потому как с меня спрос настоящий. А с неё? Сунули дурочку в дела взрослых, а теперь шпыняют. Где тут наука? Ты вон четырнадцатый десяток размениваешь, а тоже за себя сполна не отвечаешь. Ты колени сегодня мазала или…

— Забыла, — накляузничала Баира.

Она возникла за спиной Драгомии, и протянула той баночку с целебной мазью.

— Погоди, — отмахнулась бабушка и покликала: — Гордюшка, а ты чего там мнёшься? Поди-ка сюда. Хорош улиткой ползать. От всякого дела в скорлупке не спрятаться. А нам с вами нынче