— Саша, — сказал я, — дай и мне закурить.

И я закурил, давясь дымом и кашлем.

Глава ШЕСТАЯ САПОГИ НА ДРАТВЕ

На третий день после прихода дяди Лени произошло совершенно удивительное событие.

Я полез на чердак, чтобы принять от Саши ворох сена, которое мы постепенно скапливали для коровы на зиму, и, высовываясь из слухового окна, случайно бросил взгляд на улицу. У разрушенного дома стояла Валя. Я окаменел.

— На, бери же! — слышал я Сашин голос, но не двигался.

Валя, прислонясь спиной к уцелевшему столбу от забора, засунув руки в карманы вязаной кофточки, смотрела на наши ворота.

— Ты что, заснул там? — сердито крикнул Саша из-под вороха сена.

— Саша… — шепотом сказал я. — Валька!

Сено упало на землю. Саша смотрел на меня, выкатив свои черные глаза. Сухие травинки торчали у него в волосах.

— Что? Где Валька? — так же шепотом спросил он и, поморщившись, выплюнул попавшую в рот травинку.

— На улице…

Саша стремительно выбежал со двора, громыхнув калиткой. Я видел, как он подбежал к Вале и замахнулся кулаком. Она отклонилась, заслонившись локтем, и что-то быстро сказала. Несколько секунд Саша стоял с поднятым кулаком, затем разжал его, оглянулся и махнул мне. Я все еще высовывался в слуховое окно, опустив на лестницу руки. Саша снова махнул.

Медленно-медленно спустился я с чердака и вышел на улицу. Только теперь увидел я, как похудела Валя. Румянец исчез с ее щек, а под глазами были лиловые круги. «Не очень-то сладко, видно, фашистам прислуживать», — с тайным злорадством подумал я, подходя к ней и стараясь выразить на лице как можно больше презрения. И тут я заметил, что большие русые косы Вали исчезли. Вместо них из-под зеленого берета торчали завитки коротко остриженных светлых волос.

Я вопросительно посмотрел на Сашу:

— Что она пришла?

Валя чуть дернула плечом, и короткая улыбка блеснула и погасла в ее синих глазах.

— Разве я не имею права прийти к своему дому? — спокойно спросила она.

— Дома-то нет! — сказал я, сдерживая бешенство. — Небось немцы скоро вам новый построят!

Она не ответила, рассеянно разглядывая кончик своей туфли, которым что-то чертила на дороге.

— Повтори, что ты мне сказала, — глухо проговорил Саша, не спуская с нее глаз.

Она посмотрела на меня:

— Я пришла передать вам привет от Василия.

Я онемел.

— Завтра в десять утра приходите на улицу Первого мая, — продолжала она вполголоса. — Там, в маленьком домике, живет один сапожник.

— Знаю, — сказал Саша. — У него над дверью зеленая вывеска…

— Да… Вы постучите и, когда вам ответят, скажите, что пришли заказать сапоги на дратве. Запомнили?

— Сапоги на дратве… — шевельнул я губами.

— Потом вас спросят, почему вы не обратились к другому сапожнику, и вы ответите, что так вам посоветовал один старый знакомый. До свидания.

— До свидания, — в один голос сказали мы.

Валя, не оборачиваясь, быстро пошла по дороге.

— Валя! — неожиданно для себя окликнул я. Она остановилась.

— Что?

— Валя… ты прости нас… пожалуйста.

Она вдруг ясно и широко улыбнулась.

— За что?

— За то, что мы… так плохо… о тебе думали…

— А крепко вам меня побить хотелось, ребята? — задорно спросила она.

Я смущенно промолчал.

Когда она скрылась за углом, Саша мрачно сказал:

— А ведь мать-то у нее все-таки в гестапо работает.

— Саша, дорогой! — хлопнул я его ладонью по спине. — Ничегошеньки ты не понимаешь! Если работает, значит, наверно, так надо. Пусть себе работает, и это совсем не наше с тобой дело!

…В десять утра мы несколько раз прошли мимо зеленой вывески, на которой были нарисованы сапог, ботинок и женская туфля. Убедившись, что за нами никто не следит, я постучал в низенькую дверь. Через минуту негромкий старческий голос спросил:

— Кто такой?

— Нам надо сапоги заказать, — поспешно сказал я, переминаясь с ноги на ногу.

За дверью помедлили.

— А кожа у вас есть?

— Нету… — и недоумевающе взглянул на Сашу.

— Так что ж вы приходите, раз нету? — раздраженно проговорил голос. — Что, я вам из своей собственной кожи буду шить? Или вы думаете, что у меня, фабрика? Тоже мне заказчики, горе одно!

За дверью все смолкло.

— Наврала Валька, — засопел Саша. — Так я и знал!

— Странно, — размышлял я вслух, медленно идя по тротуару. — Улица Первого мая, зеленая вывеска…

— Постой… — остановился Саша. — Сапоги-то на дратве! Пошли обратно, Витя.

Он решительно постучал в дверь, и мы услышали тот же голос:

— Вам я уже по-русски говорил, молодые люди, что у меня нет кожи. Или вам по-немецки говорить надо? Тогда я полицая позову. Чего вы улыбаетесь? — по-видимому, он наблюдал за нами в щелочку двери.

— Извините, гражданин, — сказал Саша, — нам надо сапоги на дратве заказать…

Наступило молчание, затем щелкнула задвижка, и мы увидели на пороге морщинистого, седого человечка в жилетке, с очками в металлической оправе на маленьком носу. Наклонив голову, он вопросительно посмотрел поверх очков сначала на Сашу, потом на меня. Глаза у него были светлые, добродушные, с хитрецой.

— На дратве? Конечно, можно подумать, — сказал он, продолжая рассматривать нас. — А скажите, молодые люди, так-таки на мне и свет клином сошелся? Так-таки один Воронков и может сапоги на дратве шить? Или больше нет сапожников в Борисове?

Я торопливо проговорил:

— Нам посоветовал один старый знакомый…

— Ну, если старый знакомый, тогда заходите.

Через крошечные сени мы прошли в низенькую квадратную комнату со светлыми зелеными стенами. Половицы тонко запели у нас под ногами. Почти половину комнаты занимала большая русская печь.

В комнате было чисто, пахло кожей. Старик сейчас же сел за столик подле окна и, поправив на носу очки, принялся за работу. Мы все еще стояли у порога с фуражками в руках.

Через несколько минут, словно вспомнив, что мы в комнате, старик разогнулся и коротко спросил:

— А сколько вам лет?

— Четырнадцать, — сказал я. — Обоим.

— Ну, обоим, положим, двадцать восемь, — почему-то вздохнул Воронков и снова углубился в работу. Но через — минуту он опять посмотрел на нас поверх очков. — Значит, по четырнадцати? — повторил он вопрос. — Это хорошо.

— Скажите, пожалуйста, что нам нужно делать? — спросил Саша.

— А я почем знаю! — довольно равнодушно проговорил старик. — Мое дело — сторона, — прибавил он, заколачивая гвоздь в подошву старого ботинка.

— Да как же так? — растерялся я.

— А так же. Я политикой не занимаюсь, я не комсомолец. Мне, молодые люди, седьмой десяток идет!

— Так что ж нам, уходить? — У Саши дрогнул голос.

— Зачем уходить,