высокий, с быстро бегающими из стороны в сторону прищуренными глазами, рывком приставил к моей груди пистолет и спросил тенорком:

— Рус зольдат есть? Да, нет?

Не дожидаясь ответа, он приставил пистолет к Сашиной груди и повторил:

— Рус зольдат есть? Да, нет?

Тетя Нюша бросилась к нам на помощь. Милая тетя Нюша! Я никогда не думал, что она такая бесстрашная.

— Какой там солдат! — быстро заговорила она, заслоняя нас. — Нету здесь никаких солдат! А это дети. Как там по-вашему? Кинд… Понимаешь? Кинд?!

— Кинд, кинд, — закивал офицер, подозрительно оглядывая нас с ног до головы. Затем он показал на стены и направил пистолет на тетю Нюшу. — Рус зольдат есть. Да, нет?

— Я тебе по-русски уже сказала, что нету здесь никаких солдат. Наин! Понимаешь? Найн…

Он понял и усмехнулся.

— Хозяйка?

— Да, хозяйка, чтоб тебя разразило!

— Хозяйка, — торжественно сказал офицер, — вот этот зольдат немецкой армии будут стоять тут на постой. Такой есть приказ.

Он просунул голову в соседнюю комнату и, увидев поднимающуюся с постели белую, как мел, маму, попятился.

— Больной?

— Да, больной, — торопливо поддакнула тетя Нюша. — Очень сильно больная.

Офицер повернулся к солдатам, что-то скомандовал, и они так же быстро исчезли, как и появились, оставив в доме смешанный запах кожаных ремней, пота и одеколона.

Краска медленно возвращалась на лицо тети Нюши.

— Ну, Таня, вот и мы с тобой на этих иродов посмотрели. А трусливые, видно! Вишь, как тебя испугались!

«Я видел настоящих фашистов, — подумал я, приходя в себя. — Так вот какие они!»

— Страшно? — спросил Саша.

— Нет… — соврал я и, заметив в его глазах недоверие, поспешно прибавил: — Хочешь, пойдем сейчас за твоими вещами?

— Ой, дети, уж лучше бы вы никуда не ходили сейчас, — просяще сказала мама.

— Мамочка, ты не беспокойся, все будет хорошо. Ведь мы вдвоем пойдем… Да и не боюсь я их совсем.

Теперь мне и на самом деле начало казаться, что я не боюсь фашистов. Может быть, это утро, когда я увидел направленный в мою грудь пистолет, стало для меня маленьким боевым крещением и благодаря ему я научился впоследствии спокойно смотреть в лицо опасности.

После завтрака я и Саша вышли из дому. Мама и тетя Нюша с тревогой смотрели нам вслед из окна.

Небо хмурилось, где-то далеко, за городом, лениво урчал гром. В неподвижном душном воздухе парило, откуда-то тянуло гарью. Деревья стояли, не шелохнувшись, опустив, словно крылья, усталые запыленные листья,

Мы шли по пустынной, заваленной щебнем и мусором улице, которая теперь казалась мне почти незнакомой. Где-то звучали громкие голоса. Кто-то весело кричал что-то на чужом языке. Кто-то смеялся.

— Расположились, как дома, — зло шепнул Саша.

Дом Саши не пострадал от бомбежки. С улицы были видны тюлевые занавески и целая заросль домашних цветов на подоконниках. Во дворе на крыльце дома сидел пышный сибирский кот. Увидев нас, он выгнул спину, фыркнул и прыгнул на крышу сарайчика.

— Кис, кис! Вася, Вася! — тихонько позвал его Саша, но кот уже исчез. — Совсем одичал от войны…

Перед дверью мы постояли, прислушиваясь. В комнате неясно раздавались голоса, смех. На лице Саши мелькнуло беспокойство. Он сдвинул брови, взглянул исподлобья на меня и решительно открыл дверь.

За столом посреди комнаты, лицом к двери, сидела красивая женщина лет тридцати. Она держала в руке рюмку и жеманно улыбалась. Ее окружали гитлеровцы — человек пять, все краснолицые.

Увидев нас, она перестала улыбаться и чуть недовольно прикусила губу. Все сидящие за столом немцы одновременно повернулись к нам.

— Кто это? — по-русски спросил один из них, в черном костюме, гладко причесанный. По-видимому, лежащая на комоде черная пилотка с черепом и костями принадлежала ему. Он поставил на стол рюмку и поправил на поясе кобуру пистолета. От женщины не ускользнуло это движение, и она поспешно поднялась, зашуршав оборками своего яркого шелкового платья.

— Это мой пасынок, Отто! — растерянно проговорила она, со страхом поглядывая то на нас, то на кобуру. — Я уже рассказывала… Помните, пасынок…

— Приятно познакомиться, — равнодушно сказал черный, в упор разглядывая нас мутными глазами. — А это, наверное, его товарищ? Правильно?

Мы молчали. Внезапно он остановил глаз на медной пряжке Сашиного пояса со знаком «РУ» и медленно подошел к нам.

— Как это понимать? — Он наклонился и постучал ногтем по пряжке. На меня повеяло дыханием, пропитанным винными парами.

Женщина, торопливо вышла из-за стола. Она забыла поставить рюмку и теперь стояла перед нами, покачиваясь и выплескивая на пол капли вина.

— Как это понимать? — повторил черный. — Комсомолец? Пионер? Правильно?

— Это форма ремесленного училища, Отто…

— Что значит ремесленное училище?

— Такое училище… школа. Там подростки учатся, квалификацию получают.

— Зер гут! — усмехнулся черный. — Фюреру нужны квалифицированные рабочие.

Он что-то произнес по-немецки, обернув лицо к столу, и другой пожилой немец поспешно протянул нам две плитки шоколада. Мне показалось, что все эти гитлеровцы побаиваются офицера в черном.

— Возьми шоколад! — прошептала женщина. — Живо! Саша мрачно положил плитки в карман.

— Мне нужно тебе что-то сказать, Клавдия.

— Что там еще! — поморщилась она. — Идите гуляйте.

— Нужно! — упрямо повторил Саша.

— Господа, — певуче проговорила Клавдия, — извините, я выйду на минутку.

Она сказала это слово «господа» так просто и непринужденно, как будто привыкла говорить его всю жизнь. Вероятно, я посмотрел на нее очень изумленно, потому что она вдруг шепотом окрысилась на меня:

— Чего ты глаза вытаращил?… Ну, идите же в коридор. Вот еще морока на мою голову!

Когда мы вышли в коридор, с ее лица сразу слетело напускное жеманство.

— Олух, чего ты приперся? — яростно заговорила она. Лицо ее исказилось и покрылось красными пятнами. Расплескивая вино из рюмки, которую она все еще держала в руке, Клавдия говорила: — Ты что хочешь, чтобы они мне дом спалили? Или хочешь, чтобы они тебя пристрелили? Скажи, хочешь, олух? Шлялся где-то всю ночь сегодня и шляйся!

Слова с каким-то шипящим свистом срывались с ее искривленных бешенством, густо накрашенных губ. Саша засопел — я заметил, что он всегда сопит, когда начинает злиться. Однако ответил он сдержанно:

— Я перебираюсь на другую квартиру, Клавдия.

Она сразу умолкла и, помедлив, спросила:

— Куда?

— Вот к нему, — указал он на меня.

— Куда это к нему?

— К Леониду Федоровичу.

— Ну и дурак! — сказала она уже относительно спокойно. — Леонид Федорович член партии. Ты хочешь, чтобы тебя вместе с ним на веревку вздернули?

Саша засопел еще громче. Внезапно он выпалил краснея:

— Папа не член партии, а не стал бы с фашистами вино