Шрифт:
Закладка:
Сейчас я уже не помню, было ли мне тогда страшно. Вероятно, было. Но в те дни в сердце родилось и окрепло Другое чувство, которое уже не покидало меня всю войну. Я засыпал и просыпался с этим чувством. От него стискивались и скрипели зубы, горячо становилось в груди, сжимались кулаки. Это была ненависть.
…Однажды утром все стихло. Мы вылезли из погреба и уложили совсем обессилевшую маму в постель. Обвалившаяся штукатурка осыпала в доме все вещи и пол белой пылью. Тетя Нюша молча принялась за уборку. Я принес ей два ведра воды и обошел вокруг дома. Забор в садике повалило взрывной волной, на грядках цветов валялись разбитые оконные стекла. На противоположной стороне улицы, там, где жила Валя, дома как не бывало: на его месте зияла огромная черная воронка. С ужасом смотрел я на эту воронку, пока не услышал чьи-то быстрые шаги. По улице шел дядя Леня.
— Витюша, — проговорил он негромко, увидев меня, — пойдем в дом! Скорей!
Навстречу нам с тряпкой в руке метнулась тетя Нюша.
— Леня! Наконец-то… Ну что там делается?…
— Тише! — он поднял руки. — Наши отступили, скоро в город войдут гитлеровцы. Я ухожу из дому, Нюша… Может быть, надолго.
— Ох, господи, да что же это! — вскрикнула тетя Нюша, кривя рот, и слезы покатились по ее щекам. Она отшвырнула тряпку, схватила дядю Леню за руки, прижала голову к его груди.
— Нюша, — глухо сказал он, осторожно освобождая свои руки, — не надо, Нюша! Слышишь?
— Слышу, — шепнула она, вытирая лицо о его пиджак. Он взял ладонями ее голову и заглянул в глаза.
— Мне надо уйти, Нюша… Понимаешь? Это задание партии.
— Понимаю…
— А если что… — он помолчал, — а если что — скажете, что я мобилизован в армию.
Через десять минут дядя Леня ушел.
В тот же день в город вошли немцы. Первым нам сообщил об этом Саша. Он явился, когда уже стемнело, и тихонечко стукнул в разбитое окно.
— Не пугайтесь, это я, — шепотом сказал Саша и, ухватившись за наличник, приподнялся и просунул в темное окно голову.
— Сашенька! — быстро подошла к нему тетя Нюша. — Милый ты мой!.. Как там в городе? Пришли?
— Пришли…
Тетя Нюша и мама ахнули, хотя обе они, так же как и я, ждали этого. Наступило тягостное молчание.
Мама глухо закашляла, прижала руки к груди и заплакала. Я бросился к ней.
— Мама… мама! Не надо… мама!
Пока тетя Нюша поправляла ее подушки, мама слабо сжимала мою руку теплыми тонкими пальцами и шептала:
— Витюша, сыночек, выдержим ли мы с тобой это испытание?…
— Выдержим, мама! Обязательно выдержим…
Все надолго умолкли. Саша вздохнул в тишине:
— Витя, а ты помнишь курносея?
— Какого курносея?
— Ну, эту девочку с гусями. Мы тогда с тобой на Березину ходили.
— А, — оживился я, — помню… Жил на свете курносей, пас на речке он гусей…
— Убили ее, — тихо сказал Саша.
— Как убили? Кто?
— Фашисты.
— Зачем же ее убивать? — спросил я, чувствуя, как всего меня охватывает дрожь. — Она же совсем маленькая девочка…
— А это ты Гитлеру скажи, а не мне… — Саша поднялся на локтях и сел на подоконник. — Пошел я сегодня утром на то же место… Фронт-то прошел, ну, я, значит, и Думаю: дай окуней наловлю. Смотрю, и она гусей гонит.
Тут как раз самолет из-за леса летит… Низенько так летит, и черный крест видно. Подлетел да из пулемета как жахнет! Я как был в штанах и рубашке, так под кручу и слетел. Высунулся из воды и кричу ей: «Ложись, ложись!» А она не слышала, наверно, бежать бросилась. И гуси в разные стороны разлетелись, один только на месте крыльями бьет — подбили. А самолет развернулся да по ней из пулемета.
Вот и все…
— Как же это можно? Что же это! — приподнялась мама, опираясь руками о кровать. — Детей стреляют!
Тетя Нюша не ответила. Она молча подошла к Саше и положила руку на его плечо.
— А зачем ты сам на Березину ходил? Кто же в такое время рыбу ловит?
Саша помолчал, а потом грубовато сказал:
— Есть-то надо!
— А разве дома ничего не осталось? — допытывалась она. — Где отец-то?
Саша удивленно посмотрел на тетю Нюшу и ответил:
— Где же ему быть? Там же, где ваш дядя Леня.
— Дядя Леня? — заметно растерялась тетя Нюша. — В армии дядя Леня…
— А мой отец хуже вашего, что ли? С первого дня воюет!
— А мать? — спросил я.
Саша не ответил и только махнул рукой.
— У него мачеха, — тихо проговорила тетя Нюша. — Не мое это дело, только она недобрая женщина… А знаешь, что, Сашенька, перебирайся ты к нам. Как ты думаешь, Витюша?
Я радостно сорвался с места.
— Саша! Перебирайся, Саша!
Я втащил его через окно в комнату. Он смущенно упирался и сопел, но, видимо, был доволен.
— Очень хорошо, — сказала мама, — мне сын так много про тебя рассказывал, Сашенька.
— И нам спокойнее будет, — прибавила тетя Нюша. — Все-таки двое мужчин в доме. А за вещами, какие там у тебя есть, ты завтра с Витюшей сходишь.
В тот вечер мы легли с Сашей спать в столовой на полу, на матрацах, которые расстелила для нас тетя Нюша.
Мы шептались до тех пор, пока из соседней комнаты мама не сказала:
— Ребята, да спите же…
Мы умолкли, но через минуту я зашептал снова:
— Саша, а ты не знаешь, что случилось с той… с Валей? Ну, у которой мать учительница?
— Не знаю… У нее в городе родственники есть. Может, там она.
— Давай сходим узнаем… — я приподнялся на локте.
— А что?
— Да так, все-таки… она… неплохая девочка. Правда, Саша?
— Вообще ничего, — он длинно зевнул. — С характером только.
— Спите же, ребята, — снова сказала мама.
…Утром нас разбудил шум машин на улице. Прежде чем я понял, что происходит, на крыльце загремели шаги, кто-то ударом ноги распахнул дверь, и в комнату ввалилось несколько человек в зеленоватых мундирах. Мы с Сашей вскочили. Кутаясь в халат, из кухни прибежала бледная тетя Нюша.
Один из гитлеровцев, по-видимому офицер, молодой и
