Гости переглянулись. Один подошел ближе, но оружия не обнажил, только развел руками:

– Мы че, просто свалим?

– Так точно.

– Но…

Я отошел назад, чтобы оставить хоть какое-то преимущество для боя. Но Псы Гарготты недолго спорили. И быстро договорились. По счастью, в мою пользу. Выходит, не всегда уверенность – к большой беде.

Только увидев спины в кирасах, я наконец-то скинул щит на мертвеца, а затем уселся на него.

– Нет, правда… как же я хочу домой. – Я вытер пот с лица рукавом.

Когда я повернулся к нашим, Руш с недоверием проводила взглядом Псов Гарготты. Васко времени не терял – уже стаскивал сапоги с ближайшего из разбойников. Или с крестьянина. Я так и не понял, есть ли между ними разница.

Развинтив крышку фляги, я полностью осушил ее. Затем поднялся, отряхнул щит и вернул его в телегу.

– Экий ты с ножичками, – тихо сказала Руш.

– Это меч, – я тут же ее поправил. – Керчетта, если быть точным…

– По херу, – махнула она рукой, – загружай.

Я хорошенько посмотрел на оторву, повернулся к лесу: наемники не собирались возвращаться. И все это – результат моего труда.

– Ну, шевелись! – гаркнула Руш.

Выходит, и словом можно задеть, если верно выбрать момент. Я втянул воздух через стиснутые зубы. На манеже мне досталось хотя бы золото. Здесь я не получил ничего, кроме синяков и оскорблений.

– Знаешь, простого «спасибо» было бы достаточно, – я покосился в сторону союзников.

На меня смотрели очень занятые спины. Я подумал, что было бы неплохо, получи бы они вчера стрелу куда-нибудь. Может, даже в черствое сердце.

Руш копошилась в пожитках мертвеца и подала голос:

– «Спасибо» ему надо, слыхал, Васко?

– Хрк, – то ли усмехнулся, то ли просто шумно сплюнул братец из низин.

Темные люди. Я протер рукоять меча.

– Скажешь, что не заслужил?

Может, зарезать их керчеттой было бы неплохим решением. Никто и не спохватится. Серьезно, кому нужны эти отбросы, не способные на простую благодарность или признание…

Руш повернулась ко мне лицом, метко закинула краденые сапоги в телегу, что стояла в нескольких ростах от нее. И ухмыльнулась:

– Благодарить бы стоило того паренька из Псов. За то, что подыграл твоей тупости. – Я открыл рот, чтобы возразить, но Руш продолжила: – Если нас не прирежут к вечеру, я ему лично скажу спасибо около десяти раз, клянусь всеми зубами!

Сказала и снова наклонилась над босым телом. Деловито прошлась руками по вещам, начала стаскивать чужие портки с уже задубевших ног. Васко и не думал заступаться.

– Слушай, да что у тебя за проблемы со мной? – не выдержал я. – Какого дьявола тебе нужно…

Портки намертво пристали к мертвому телу. Оторва бросила затею, распрямилась, зачем-то отряхнула руки. А потом ткнула пальцем в мою сторону:

– Гляди-ка, Васко, он и не собирается нам помогать. Вот, вот оно!

Я покосился на ее вторую руку, приглядываясь, нет ли там кинжала.

– Что?..

Воснийки не только умели бесшумно ходить и громко болтать, но и шустро передвигаться. Руш приблизилась, остановившись на расстоянии в два локтя.

– Ты смотришь на меня свысока, парень. Будто бы чем-то лучше. Будто бы весь такой важный, спустился в свинарник и толчешься тут с нами, – она выпятила подбородок, – шелка пачкаешь.

Оторва встала так близко, что могла бы всадить мне стилет между пластинами, и я бы ничего не успел сделать.

– У меня нет шелка, – заметил я, смутившись.

Руш толкнула меня грудью, и я сделал шаг назад, хоть и был выше и сильнее девиц.

– Знаешь, кто последний раз на меня так смотрел? – Она говорила, задрав подбородок еще выше, и я сам не заметил, как вытянул ладони в мирном жесте. – Мамкин братец, у которого хер в штанах никогда не лежал, а кулаки постоянно чесались.

– Послушай, я…

«Устал постоянно сражаться». – Эта правда звучала слишком жалко, чтобы ее рассказать.

Руш толкнула меня еще раз, я уступил половину шага.

– Мнил себя корольком. Позволял себе всякое. По-королевски, что взбредет в его пустую башку. А потом он уснул и больше не видел снов. – В правой руке Руш заблестела сталь, и я перехватил ее запястье. Драка так и не началась. Мы оба уставились на кинжал, и оторва добавила, кивнув на лезвие: – Потому что вот этому парню неважно, кем ты там себя считаешь.

Мы помолчали. Васко что-то напевал себе под нос, позвякивая чужим добром. Я осторожно и тихо заметил:

– В нашем краю жил один человек, который убивал других за косые взгляды. Его еще называли королем.

Руш прищурилась и отступила назад. Я не держал ее. Видит само двойное солнце, оторва бы продолжила спорить и угрожать, но к нам подошел Васко:

– Вы, это… там, кажись, кто-то в лесу ходит. Поторопиться бы.

Только жажда наживы могла привлечь воснийку больше, чем бесполезная драка. Руш мигом позабыла о нашем разногласии. Я вздохнул и принялся заполнять телегу чужим добром.

Поединки на материке никогда не кончались. В этот раз я сражался с самим собой.

XII. Сын палача

Фляга опустела, кончилось и мое терпение. Капрал научил меня одной полезной вещи: если решил отлынивать, найди себе замену. Отпросившись за водой, я нашел новую жертву. Амил не занимался телегами, не нарезал ничего в котел и даже не чистил оружие. Более того, эританец вовсе не выглядел уставшим. Напротив, очень шустро тащил на себе поклажу. Видно сразу – надо брать.

Я окликнул его:

– Эй, приятель, постой! Нам бы пригодилось немного…

На его плечах болталась забитая сумка. И эританец направлялся в сторону леса, затравленно озираясь. Я снова застал его врасплох.

– А! – Амил чуть не подпрыгнул на месте. Развернулся ко мне лицом, попытался спрятать ремень от сумки рукой, будто я не видел ее со спины. – Лэйн, какая встреча! А я-то, значит, с ребятами вас полдня ищу…

Я вздохнул. В отличие от меня, у парня хотя бы был родной дом. И, кажется, там крыша обвалилась где-то. Лучше бы ее починить, пока зима не настала, так? Куда лучше, чем обирать мертвецов. Я махнул рукой и пошел за водой.

– Да иди уже. Я ничего не видел. – Амил с надеждой поднял на меня взгляд. – И… э-э… удачи твоей семье.

В горле пересохло еще половину часа назад, потому слова прозвучали грубее, чем я думал. Эританец ничего не ответил. Мы не прощались.

И правда, кто его заметит в этих лесах? Если уж я, знавший парня в лицо, не запоминал, когда он исчезает, а когда появляется –