Амил вернется к себе домой. Оно и к лучшему.

– Хорошо, когда есть куда возвращаться. – Я наполнил флягу возле бочек и промочил горло.

В восточном крыле лагеря почти никого не было. Тишина, спокойствие. Возможность наконец-то отдохнуть вдали от всех…

– Вот ты где, мамашу этого солнца, – Коваль выскочил из-за горы бочек, будто сидел там в засаде. – Поскакали, там телега встряла.

Во всей Воснии я мог вернуться только к одному – бесконечной опостылевшей работе. Я неспешно отпил из фляги и посмотрел в сторону лесов.

– Коваль, скажи-ка, ты когда-нибудь хотел дезертировать?

Братец с низин почесал локоть, а затем шею. Ясно как день, что скоро проклятый зуд доберется и до меня. Коваль ответил на удивление спокойно:

– Да сотню раз. Чаще, чем бабу. Или почесаться, да? – Крупная пятерня снова поскребла шею, на этот раз – под бородой. С числами Коваль не ладил. – Но только вот кому это, на хер, поможет?

С телегами я управлялся из рук вон плохо, и уж точно помогал куда больше, когда работал головой или пускай и единственным, но клинком. Только, чтобы это понять, другим тоже стоило поработать головой. Отряд капрала предпочитал толкать телеги.

Вечер в лагере

– Ты мало пьешь, умник. Так тебе достанется меньше всех. Ныть потом не будешь? – Руш хотела примоститься рядом, но я специально расселся на узком ящике: и захочешь – не подсядешь. В итоге оторва стояла надо мной, закрывая от тепла костра. Я все чаще думал, что уж ей-то тепла не хватает больше всех. Или, быть может, ласки. Или я слишком много думал о всякой ерунде.

Я разбавил отвратительную на вкус воду вином. Захмелеть от этого было невозможно даже при особом старании. Отряд моей трезвости не разделял.

– Говорят, гвардия короля не подоспела на подмогу оттого, что страшно пила.

– Че?

Я махнул рукой куда-то за спину. Вероятно, там и был Криг. Вряд ли бы кто-то решился со мной спорить.

– Там, за морем. В Дальнем Изломе. Так бедолага и остался: с короной, да без головы.

За отсутствием искрицы Руш смиренно перевоплотилась в пьяницу. Васко или Пульрих присоединился к беседе:

– И че теперь, не пить, что ли?..

– …ты вроде бы не король. А мы, сталбыть, не твои гвардейцы.

– Не-ет, болваны, вы все напутали, – Руш облилась вином, – это наш умник метит в гвардейцы – жаждет спасти короля!

Я отложил кружку, собрал пальцы в замок и приложил руки ко лбу. Воснийские дети и то сообразительнее, чем наш отряд. Со стороны леса послышался хруст. Все обернулись.

– О, гляньте, кого принесло, – протянула Руш. – Ты где пропадал, малой? Мы уж все выпили, и не проси.

Амил поджал губы, осмотрел весь лагерь взглядом виноватого битого пса. Присел на самый краешек бревна.

– Да тут я был, тут.

– Жифот шкрутило? – с пониманием поморщился Бун.

Амил опустил взгляд и совершенно смутился:

– Н-наверное.

– Во беда! Да парню так плохо, что он и не помнит, что сталось с его животом!

После слов Руш братья расхохотались. Даже Керех что-то фыркнул. Я не поддержал издевки:

– Набросились хуже волков. Выше нос, Амил, через пару дней пополним запасы…

– Поделим улов. – Руш облизала уголок рта и алчно смотрела в пламя, переворачивала угли палкой.

– …в общем, славно, что ты с нами.

Я сказал совсем не то, что думал. Будь моя воля, я бы отправился чинить чертову крышу. Будь у меня дом и семья.

Коваль поковырялся в носу и встрял в разговор:

– Чего ж тут славного, на хер. Чем нас меньше, тем больше доля, – заметил он. – Ты не думал дезертировать, а, парень?

Амил совсем поник. Я поднялся с места, ударил ладонью по кружке и громко сказал:

– Все богаче станем, кончайте грызться.

Удивительно, но меня и правда послушались. А Рут сидел скрестив ноги и хитро-хитро косился из-под отросших грязных волос. Наглее любого сержанта. И звучало в голове его голосом: «Я же говорил, дружище!»

Странное дело, я все реже злился, когда мой приятель оказывался прав.

Дорога к Волоку

Наш «улов», как его то и дело называла Руш, гремел на каждой кочке. Мелодия свирели сменилась на веселую, почти победную – Керех играл на ходу. И я мог поклясться: это он так нелепо пританцовывал, а не шатался после вина. Братья дважды обнялись за утро, и даже Амил не жаловался на голод.

Дорога лежала прямо, ласково вела мимо холмов, щадила обозы, наши сапоги и скакунов. Кажется, сама Восния улыбалась мне. Впервые за долгое время.

Как тут не очароваться?

– Давеча, то бишь вчера… попросили подмогу у господина. Того гляди, сотенку вышлют. Порезвимся, родня, – бормотал, не просыхая, наш капрал. Бун слушал его так внимательно, как не слушают пьяниц ни в одном краю.

– Даже если не пришлют, сами сбегутся, вот увидите, – вклинился братец с низин, – вчера, как все посчитали, Матерь солнца!.. Я аж числа не запомнил.

Я запомнил, но до сих пор не мог поверить, как щедра война. Выходит, четыре сотни – не так уж и много. Если знать, где брать. Я поймал взгляд оторвы, и та довольно оскалилась. Сегодня она не доставала ножи.

Похоже, я приглядывал за ней все чаще. И, возможно, дело не только в острых предметах.

Я замедлил шаг, намеренно отстал от нашего отряда. Неспешно побрел вдоль союзников. Вспомнил, как любил прогулки в Содружестве. И что все чаще называл родной край Дальним Изломом на воснийский манер. Еще немного, и мне тоже будет куда возвращаться. Я использовал все навыки и знания, не спешил, зажил по уму. Потому-то со мной и здоровались. Узнавали.

Похоже, хорошо нажились не только мы.

– Три десятка на нос, это где видано?.. – говорил совсем исхудавший восниец с дубинкой.

– …рубаху заштопаю, а сапоги-то сменю, как зайдем…

Обрывки чужих бесед, смех, похабные песни. Я почти привык. Конечно, говорили не только о золоте.

– Я уж уходил, а потом слышу – пес брешет, – донеслось до меня из солдатских рядов. – Я ему лапы-то перебил, от конуры отвязал…

– Живым бросил?

– Далече не уйдет, хромой-то. Придется своих жрать, покуда не издохнет, – ухмыльнулся увалень с большой головой.

– А ловко ты сообразил!..

К этому, пожалуй, я не привыкну никогда.

Я развернулся, чтобы посмотреть на охвостье войска. Почти две сотни победителей. Скромная кавалерия, алчные Псы Гарготты, семь десятков из добровольцев. А еще…

– Что за?.. – я приложил ладонь к лицу, прикрывшись от солнца.

Над полосой леса чернели клубы дыма.