Я подходила к окнам и, задержав дыхание, наблюдала за проезжающими мимо. Потом с ногами забиралась на диван в гостиной и включала головизор на полную громкость. Коммуникатор я везде носила с собой. Боялась его звука до ужаса, однако это было единственное средство связи в случае необходимости. Но пару раз написали только Лада и Пауло. Я лишь сухо отвечала: «Все хорошо. Учу микробиологию». Но за учебу даже не бралась.

Когда родители вернулись с работы, а с ними и сестры, немного полегчало, я даже поужинала, хотя больше ковырялась в тарелке, чем что-то положила в рот. Но потом сразу оставила их и снова заперлась у себя, сделав вид, что усиленно повторяю формулы.

На следующий день все повторилось, но с удвоенной силой. Мне не было больно, мне было страшно. А разочарование в себе лишь усиливало страх. Как я могла довериться совершенно чужому мужчине? Как я смогу довериться кому-то теперь? Как я вообще смогу кому-то верить? Сколько еще лжи скрывал мир, в котором я выросла? Я чувствовала себя опустошенной и лишенной будущего, узнав лишь малую толику правды. И уж точно не могла выбрать, что лучше: наивность или прозрение.

Я не была готова принять реальность таковой. Я бродила по дому тенью, чувствуя себя больной. Я смотрела на знакомые глазу вещи, но не узнавала их, будто оказалась вырванной из своей обычной жизни и брошенной в неизвестность. Аппетита не было. Спрятаться во сне тоже не удавалось. Когда утром и вечером приходила мама, я притворялась, что сплю, потому что не могла показать ей своих красных глаз и тем более рассказать причину сразившего меня отчаяния.

Я все думала, что это какое-то недоразумение, и вот-вот мысли просветлеют, все станет, как раньше. Но передо мной все время стояли глаза Лю Мин, в них ужас, а потом полная отрешенность… Лишь из дрожащих искусанных в кровь губ исходил глухой стон.

Я пыталась представить, что будет завтра, ведь не смогу все время притворяться, что ничего не происходит. Притвориться больной? Мама вызовет врача, узнает, что ничем опасным я не болею, а вот мое состояние вселит в нее такую тревогу, что она начнет рыдать так же, как это было в первые годы жизни на Тоули. Вот почему она так страдала тогда. Она уже знала, какое будущее ожидает ее дочерей. Теперь я понимала, почему ее так беспокоили малейшие мои неудачи, любые перемены в жизни. Понимала, почему она многое скрывала и продолжает скрывать от нас: надеялась, что так дольше убережет от реальности. Но время никому не делает уступок. Пришло мое. И как бы я ни цеплялась за остатки беспечности, понимала, что навсегда теряю связь с беззаботным прошлым, а впереди – тьма. И как бы ни сложно было это принимать, но теперь я осознала и то, что никто не убережет меня от надвигающегося будущего. Ни родители, ни друзья – никто.

На что же была способна я сама? И сама отвечала себе на вопрос: бояться и прятаться. Только вот где?

На третий день, Пауло написал в общий чат, что улетает сегодня в полдень. Лада сразу вышла ко мне, чтобы вместе проводить нашего друга.

Внутри всё переворачивалось от тоски и страха потерять Пауло. Но я убеждала себя, что с ним ничего не случится. Он порядочный, верный друг, и не было встречи, на которой бы он так или иначе не вспоминал о нашей договоренности. Просто теперь казалось, что Макрон Босгорд может добраться и до него. Оставалась маленькая надежда, что высокородные родители Макрона сочтут брак сына с человеком невозможным и отговорят его. А я буду очень осторожна с прогулками в незнакомых местах…

Ближайший порт, откуда отправлялся челнок Пауло, располагался в Торго. Я надеялась, что не встречусь там с Босгордом. У него была привычка появляться неожиданно. Мы с Ладой оказались на посадочной площадке за десять минут до отлета. Такое ощущение, что Пауло специально сообщил о вылете поздно, чтобы не устраивать долгих прощаний.

– Я так и не узнал, что с Лю Мин. Вы ее видели?– озабоченно спросил Пауло.

– Нет,– пожала плечами Лада.– Родители говорят, что заболела.

Я хмуро покосилась на Хворостову, но, наверное, так даже было лучше, чем вдруг вывалить на Пауло всё, что случилось на самом деле. А не сказать ничего – было бы странно. Мы единственные всегда всё знали друг о друге.

– Так заболела, что даже не пишет?– удивился он.

– Ну, она в медицинском центре. А там забирают коммуникаторы,– на ходу придумала Лада. Как ловко у нее это получалось!

– Что ж, передавайте привет. Не скучайте, девчонки,– улыбнулся Пауло на прощание, но вид у него был невеселый: он тоже не хотел улетать.

Я так была расстроена его отлетом, что, не задумываясь, обняла друга крепко-крепко. Кому какое дело, кого я обнимаю? Может, это мой родственник!

– Я буду очень… очень ждать тебя,– тихо проговорила я ему на ухо. Он ведь знает, о чем я…

– Дари,– аккуратно оттянула меня Лада.

– До встречи, Дари,– прошептал Пауло и отстранился. Его взгляд показался таким тоскливым. А затем он махнул рукой Ладе, отвернулся и пошел к челноку.

– Пиши мне,– как мольбу, прошептала я вслед. Но, конечно, он меня и не должен был услышать. А я, наверно, выглядела такой жалкой.

Не знаю, от чего я расстроилась больше: оттого, что он ничего толком не ответил, или оттого, что не оглянулся. А что, собственно, он должен был сказать? Все будет хорошо? Это всего лишь слова. Но и они бы меня согрели…

Я повернулась к Ладе и прижалась к ней.

– Лю Мин так и не пишет. Неужели родители отобрали у нее коммуникатор или она считает нас виноватыми?

– Что она там считает, я не знаю. Но родители увезли ее куда-то очень далеко. Я узнала об этом сегодня утром.

– Откуда?!

– Сходила к соседям. Было любопытно, они вообще видели Лю Мин или нет. Похоже, никто ни о чем не знает… В смысле – о том, что произошло… Пока это спасает положение.

– Чье?

– Да всех, Дари. Нас же никто не вызывал для допроса? Значит, семья решила скрыть факт насилия. А там дальше посмотрим…

Я отстранилась от подруги и посмотрела на взлетающий вдалеке челнок.

– Все улетели… Ты же меня не бросишь?– жалобно спросила я.

– Конечно, я тебя не брошу. Ну что ты такое говоришь?– возмутилась Хворостова и поцеловала в щеку.

А меня охватило чувство, что скоро произойдет что-то страшное.

Вечером по совету Лады я ответила на приветствие Босгорда формальное «Все хорошо, учусь» и вышла из чата, не дождавшись его ответа: меня трясло от одного взгляда на коммуникатор.

Мама пришла, чтобы приободрить меня на завтра, но я сосредоточенно работала с формулами, раз за разом перечитывая один и тот же текст. Конечно, это было лишнее: и теорию, и практику я знала назубок. Просто надо чем-то себя занимать, чтобы не дать повода родителям заметить, что со мной происходит, и самой не утонуть в мрачных мыслях и пустоте, что образовалась на том месте, где еще несколько дней назад сидело огромное чувство, вытеснившее разум.